Франсуа Брюн - Христос и карма. Возможен ли компромисс?

Тайна Святой Троицы! В Западной Церкви о ней сегодня уже почти не осмеливаются говорить! И я прекрасно понимаю, почему. Все потому, что наши западные богословы слишком уж постарались содрать с этой тайны покров. Они дали себе полную волю в построении самых разных замысловатых богословских систем, одни из которых утонченнее других и все нацелены на то, чтобы мы как можно лучше поняли богатство внутренней жизни Бога. Результат налицо: таким системам сегодня никто уже не верит. Цветистое многословие блаженного Августина или св. Фомы Аквинского никого не убедило и сегодня мало кого интересует. Их хитроумные философские построения сегодня просто подменили собой христианскую тайну, из-за них она просто исчезла из нашего поля зрения. Человеческая гордыня всегда рано или поздно приводит к язычеству [481].

Но тайна отношений Сына Божия со Своим Отцом такова, что Бог открыл ее даже «младенцам», хотя и «утаил» при этом «от мудрых и разумных» (Мф 11: 25-26).

Но есть и кое-что еще. Тут нельзя не процитировать один ключевой текст из Евангелия от Иоанна: «Верьте Мне, что Я в Отце и Отец во Мне» (Ин 14:11). И тут мы находим все тот же словарь всех влюбленных, стремящихся поменять свое раздельное существование на общее и единое бытие. И в том же самом тексте Христос обещает послать нам третье Лицо Святой Троицы, Святой Дух, Который возвестит нам все. Вот вам совершенная голограмма.

А после этого идет молитва Христа: «Отче Святый! Соблюди их во имя Твое; тех, которых Ты Мне дал, чтобы они были едино, как и Мы» (Ин 17:11). Три различных личности Святой Троицы проживают одно, общее бытие, и это непрерывное общение проживается Ими, как совершенное счастье. Христос хочет, чтобы и мы все, люди, жили в таком же общении, чтобы тоже образовали на всех одно общее бытие и нашли бы в нем такое же совершенное счастье и такую же любовь.

И затем наступает третий этап откровения последней тайны нашего существования: «…да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино [482]… И славу, которую Ты дал Мне, Я дал им: да будут едино, как Мы едино. Я в них, и Ты во Мне; да будут совершены воедино…» [483](Ин 17: 21-23). Итак, молитва Христа знаменует здесь собой новый этап: «так и они да будут в Нас едино». Судя по контексту, слова здесь нужно брать во всей их силе и полнозвучности, также как и в предыдущих цитатах. Христос хочет, чтобы мы образовали одно бытие, общее с самой Святой Троицей. И Он сразу же объясняет, каким образом это возможно: «Я в них, и Ты во Мне». Христос, благодаря Воплощению, принадлежит к нашей голограмме. Он образует одно общее и единое бытие со всеми нами, с людьми. Но по своей божественной природе он составляет одно с Отцом и Святым Духом, Он принадлежит к той же голограмме, что и Они. Христос, такой своей двойной принадлежностью, объединил в Себе обе эти голограммы, привел их к тождеству. Вот почему в Нем, в самой человеческой природе, образуя с Ним одно единое бытие, мы входим и в общее бытие с самим Богом. Во Христе мы приобщаемся ко всемогуществу божественной природы, к ее «славе».

Православные сохранили и пронесли через века это сокровище веры, идею обожения человека, которую сполна пережили и наши западные мистики, но о которой забыла наша официальная католическая теология. «Катехизис для взрослых», написанный епископами Франции, упоминает об этом три раза, но каждый раз так, как будто речь о странном и необычном термине, употреблявшемся в древней церкви или даже принятом в православии: «Греческие отцы (епископы и богословы первых веков) не побоялись заговорить об “обожении”» [484]. «Катехизис Католической церкви» слова этого старательно избегает. Там говорится лишь о «причастности к жизни и любви» «Пресвятой Троицы, Богородицы Девы Марии, ангелов и всех святых» [485].

Признаюсь, что для меня лично вопрос об обожении человека ни в коей мере не является второстепенным, эдаким бонусом к основному комплексу понятий. Для меня пропасть лежит между западным (католическим и протестантским) и восточным (православным), но характерным также и для наших мистиков, представлением о вечной жизни. Для западных богословов «союз» с Богом всегда будет, в лучшем случае, всего лишь знаком дружбы с Богом. Но каждый при этом выступает сам за себя. Тогда как для православных богословов и всех мистиков (как для православных, так и для западно-христианских и вообще нехристианских), такой союз с Богом представляет собой подлинную приобщенность к самому Его Бытию, к Его Божественности [486].