Аркадий Бакторов - Копи царя Иоанна

Бумага пожелтела и смялась от времени и влаги. Сверху листа по центру стояло «Л-1-1997-28». «Ну, 1997, это понятно, год он и есть год, — подумал Максим, вчитываясь в шифр, — но что значит все остальное? Один. Первый? Похоже на месяц, но февраль отнюдь не первый месяц в году. Что ж, ясно одно: люди ушли отсюда и, по-видимому, больше не возвращались. Поэтому дверь и была приоткрыта, когда я спустился из метро вниз». Подземелье было необитаемым уже больше года. За это время никто не пробрался внутрь, никто даже не подозревал, что оно вообще существует, а те, кто знали, не обращали никакого внимания на происходившее под землей — объект был не достроен, строительство заморожено еще в 1954 году, все пути проникновения внутрь отрезаны. Но кто-то все же поселился. Причем, по всей видимости, это была хорошо организованная группа, со строгими правилами и распорядком дня, связями наверху. Она даже вела хронологию собственной жизни, свою летопись.

«Летопись! — вот что значит А, — вдруг воскликнул довольный своей догадкой Максим, — летопись номер 1 за девяносто седьмой, страница 28 — вот как это расшифровывается!» Он открыл первый ящик левой тумбы. «Значит, есть и остальные одиннадцать частей или хотя бы сколько-нибудь! Интересно все-таки, куда я попал…»В ящиках, аккуратно сложенные, лежали пронумерованные папки-скоросшиватели, летописи долгих лет под землей. Наугад Максим раскрыл одну из них. Это были подробные отчеты о жизни никому не известных людей, укрывающихся под землей по таинственным причинам. Наблюдения за подземной Москвой, письма на поверхность тем, кто знал о них и помогал им, разного рода хозяйственные заметки.

Помимо прочего, в папки соответственно времени были собраны всевозможные сведения о Соловецком монастыре. Это были вырезки из газет, тексты указов и распоряжений различных министерств, большей частью министерства культуры, касающиеся передачи зданий в ведомство музея-заповедника, отчеты археологических экспедиций, информация о работе реставраторов. Такие документы были особенно аккуратно перепечатаны на машинке и тщательно сложены. Некоторые строчки были подчеркнуты карандашом, рядом стояли вопросительные и восклицательные знаки. Летописи за семидесятые годы были самыми толстыми и потрепанными, видимо, они не раз перечитывались. В конце каждого года шли страницы каких-то сопоставлений полученных сведений. Впрочем, все это перемежалось сообщениями другого толка. Максим отодвинул стул, прижимавшийся спинкой к кромке стола, сел и принялся листать страницы странных летописей, непонятно кем и с какой целью составленных.

Интереса к хронологии последних событий обитателей бункера Максим особенно не испытывал. Мельком проглядел он пятидесятые и тридцатые года, где сообщалось о переезде в новое убежище — недостроенный и замороженный бункер, то есть непосредственно туда, где все и происходило. В тридцать девятом году много страниц было посвящено расформированию Соловецкой тюрьмы, везде попадались старые фотографии, в основном какого-то дворика, похожего на те, где разворачивается действие какого-нибудь фильма о средневековье: двухэтажное здание окаймляло дворик, при этом не имело окон. Вместо них туда выходила также изгибающаяся двухэтажная крытая галерея с большим количеством арочных проемов. На других фото была изображена башня с подписью «белая башня». «Никакая она не белая, построена из огромных валунов, а сверху немного кирпичей», — подумал Максим, продолжая листать машинописные страницы.

Двадцать третий год. Эта папка была самой толстой. Огромное количество фотографий обгоревших церквей и домов, заметки о переезде в Москву, о размещении в каком-то неизвестном подземелье под какой-то церковью, схемы, схемы, фотографии, описания, карты, некоторые из них были явно картами подземных ходов: очертания островов покрывала густая сеть линий, пересекающихся, расходящихся, ведущих в самые разные концы. Везде были сделаны необходимые подписи и пометки. Потом был еще восемнадцатый год. Больше летописей не было. Внимание Максима привлекла маленькая шкатулочка, расписанная, как это принято в России, яркими красками по черному фону. Он хотел достать ее из ящика, но случайно взял только за крышку, и она открылась. На дно ящика высыпались сверкающие в неярком свете ламп крупинки. Некоторые были совсем маленькими, но мерцали, как звезды. «Вот это да! Неужели алмазы? И с самой революции они прячут это под землей? И карты, и шахты, нарисованные на них… и опасения о том, что все это могут найти где-то там, далеко, на Севере, где никто никогда не жил… потрясающе!!!» — Максим вдруг представил себе просторные пустые штольни, где на стенах, потолке и даже на полу светятся тысячи алмазов. «И они уехали туда! За своими алмазами, когда убедились, что советская власть окончательно пала!» — воображение вновь заработало в полную силу. Максим встал и стал ходить по ангару, бессмысленно рассматривая все, что попадалось на пути. Он поднес фонарь к почерневшей и потрескавшейся иконе. Угол ее был обгоревшим. Он разглядел лики двух святых, которые склонялись над островом, на котором стоял дивный белый монастырь. «А что же там? — подумал он, глядя на чернеющий проход в стене помещения, — может быть, сундуки, сокровища… Библиотека Ивана Грозного!?» — почему-то взбрела в голову нелепая мысль.