Фридрих Юргенсон: Радиоконтакт с потусторонним миром

Однако я встретил сопротивление со стороны режиссера программ ы, и дело было положено под сукно до дальнейшего распоряжения. Тем не менее, судьба Анастасии не давала мне покоя, и я продолжил свои исследования. В истории человечества достаточно ярких примеров того, как самое, казалось бы, невероятное, оказывалось шокирующей правдой.

В случае с Анастасией трагические перипетии ее судьбы связаны с ее удивительным спасением и последовавшей за этим бесконечной чередой бед и лишений. Ее спасение оказалось трагически безнадежным, и можно задать вопрос, не была бы смерть для нее более милосердным исходом.

Весь мой стол был завален переводами, планами, записями и книгами об Анастасии, и я посвящал этому все свое время. Только вечерами я включал магнитофон, потому что надеялся сделать побольше записей из таинственного источника, из которого происходило пение норвежской птицы, не дававшее мне покоя.

Ничего необычного не происходило до 12 июля. Я уже не помню точно, который был час, на улице было уже темно, за окном светил полумесяц. У меня еще не было наушников, позволяющих различать почти неслышные звуки. Я полагался лишь на маленькую контрольную лампу на магнитофоне, которая зажигалась оранжевым светом при приеме электромагнитных импульсов.

В комнате было темно и спокойно, и я начал засыпать. И тут произошло нечто, что сразу привело меня в чувство. Внезапно контрольная лампочка начала вспыхивать, мигать и дрожать, то полностью выключаясь, то начиная мигать снова. На пленку записывалось что-то, что я должен был услышать. Я в напряжении и нетерпении застыл возле магнитофона.

Когда вспыхивание прекратилось, и я прослушал пленку, выяснилось, что я мало что могу разобрать, потому что слушать мешает вибрирующий шум. В этот вечер я был очень утомлен и решил изучить записи более внимательно на следующее утро.

В последующие дни мне стало ясно, что я еще не готов к такой трудной задаче как слушать. Меня все время сбивали с толку и отвлекали громкие сопровождающие шумы, и я не представлял себе, как от них избавиться. Кроме того, как я уже упоминал, у меня не было наушников, которые могли бы помочь мне при прослушивании.

После нескольких часов напряженной работы я начал привыкать к постороннему шуму, и вдруг из хаоса звуков начал появляться приятный мужской голос. Он говорил по-английски с большой убедительностью и необычной интонацией.

После небольшой паузы стало слышно имя Черчилль, и тут внезапно другой мужской голос начал говорить по-немецки. Хотя акцента не было, но фразы были построены грамматически неправильно. Голос произнес буквально: «Царь-страна мы должны весной поговорить».

«Царь-страна» — не странно ли это? Я сразу подумал об Анастасии.

«Фридрих, за тобой наблюдают», — добавил тот же голос с глубокой выразительностью.

Прежде чем передача закончилась, раздалась быстро произнесенная фраза: «Фридрих, — голос назвал мое имя. — Когда ты в течение дня переводишь на немецкий, попробуй найти истину каждый вечер с кораблем во тьме».

Эта похожая на шараду фраза сразу разожгла мою фантазию. Хотя она меня озадачила, было ясно, что послание предназначено мне лично.

В тот же день я зафиксировал на пленке звук, который напомнил мне вибрирующий свист приближающегося снаряда. В самой середине этого свистящего звука высокий голос сказал: «Федерико» (мое имя по-итальянски), а затем тремоло произнесло: «Посмотри».

Чем можно объяснить этот голос? Чтобы мне никто не мешал, я забрал оборудование на мансарду, которая была свободна. Здесь я не потревожу сон жены, кроме того, здесь совершенно тихо и спокойно, и мне не надо ни о ком и ни о чем беспокоиться.

Когда полумесяц поднялся высоко над липами, я положил микрофон у открытого окна и включил магнитофон. В этот раз прошло чуть больше времени, прежде чем лампочка начала вспыхивать.

Странное, неведомое доселе чувство охватило меня при мысли о возможности получить новое личное послание откуда-то из космоса. В нашем абсолютно рациональном мире, где все кажется разумным и прозаичным, подобно товарному составу, ползущему по намеченному курсу, в этом мире вряд ли найдется место для столь загадочных приключений. Когда вспыхивание контрольной лампы прекратилось, я один раз прослушал запись и, уставший, но довольный, отправился спать.

На следующий день я раздобыл наушники и польский словарь. То, что я собирался предпринять, было суровым испытанием терпения и требовало большого нервного напряжения. Понимать новые записи было особенно трудно, потому что голоса говорили по-шведски, по-русски, по-немецки, по-польски и по-итальянски одновременно.