Михаил Окунь - Опыты общения с потусторонним миром

Володя проснулся за столом в небольшой комнатке какого-то загородного дома. Стол, стоявший посреди пространства, освещался прямыми лучами солнца. Напротив Володи основательно помещался Пашков, его приятель, приехавший из провинции на курсы усовершенствования врачей.

По специальности Пашков был детским врачом, а по типу – человеком-горой. Володя помнил, как однажды, во время ночевки в гостях, под Пашковым прорвалась отнюдь не ветхая хозяйская раскладушка. «Любют меня детки, ох любют!» – обычно приговаривал Пашков, потирая красные волосатые клешни мясника.

Жена Пашкова дала ему с собой несколько сотен рублей, приложив к деньгам длинный список необходимых покупок. Пашков честно попытался со списком ознакомиться, но не сумел осилить и трети оного. А потому поступил проще: купил белые парусиновые тапочки за два пятьдесят и синие сатиновые треники за три двадцать две, а остальное стал благородно пропивать вместе с давно не виденными однокурсниками, оставшимися после окончания мединститута в Ленинграде. При этом он, естественно, не утруждал себя усовершенствованием врачебного мастерства.

Разгул бушевал несколько суток в разных местах, кто-то в него вливался, кто-то отпадал, и вот девятый вал его выбросил самых стойких, но порядком измочаленных Володю и Пашкова на тихий неведомый брег.

Открылась дверь, и вошла гладкая аккуратненькая старушка, совсем Володе незнакомая (как выяснилось впоследствии, не знакома она была и Пашкову). Поставив на стол миску молодого картофеля с укропом и бутылку водки, старушка окинула собутыльников ласковым взглядом и тихо исчезла.

Пашков немедленно открыл бутылку, налил, поднес стакан ко рту, но внезапно передернулся и кинулся к двери. Звуки, раздавшиеся через секунду снаружи, были ужасны. Володя посмотрел в окно: держась за столбики крыльца, Пашков самозабвенно блевал, содрогаясь всей могучей массой. Затем с размаху он дважды бухнул пылающей физиономией в железную пожарную бочку с рыжей водой. Вернувшись, просветленный, он уселся за стол, утерся рукавом и, подняв кверху указательный палец, важно констатировал:

– На восьмые сутки организм вступил в борьбу с алкоголем!

И снова потянулся за бутылкой.

У Володи были свои сложные отношения с алкоголем, и от всего увиденного ему стало совсем нехорошо. Невесть откуда взявшаяся старушка сразу угадала его состояние и, затеплив блеклые голубые глазки, пропела:

– А ты, милый, не гляди. Лучше иди приляг в горенке.

Двигаясь, как робот на заре робототехники, Володя прошел в «горенку» и примостился на узком топчанчике. Всё вокруг было так, как и должно быть: над топчаном висел матерчатый коврик с тремя богатырями, в изголовье стояла ветхая тумбочка, украшенная синей стеклянной вазочкой с бумажными цветами того вида, которого в природе не бывает.

Мутить Володю стало чуть поменьше, желтые мерцающие круги уплыли на периферию. Но тут раздался тоненький протяжный скрип.

Володя приоткрыл глаза. Дверца шкафа, стоящего у стены слева, медленно открывалась – вероятно, от легкого сотрясения. Как вдруг в отблеске полированной поверхности быстро, как промельк, выдвинулся и тут же запрятался обратно чей-то острый профилёк с мерзким скошенным подбородком – какой-то получеловечий, полусобачий.

По телу Володи пробежала отрезвляющая волна мурашек. «Сваливать надо! – решил он. – И старуха какая-то не такая, и тут еще это мурло в шкафу». И быстренько, напрочь забыв о Пашкове, он через окно покинул странный домишко, на попутке добрался до станции, оказавшейся Бернгардовкой, и поскорее отбыл на электричке в Ленинград.

Эту давнюю историю рассказал мне сам Володя. Ни он, ни Пашков впоследствии не могли вспомнить, как оказались они на пригородной той станции, в пристанище нечистой силы. Впрочем, Пашков не вспомнил и того, как в итоге попал обратно в родной город – без купленных заботливо обновок, кое-каких документов и остатков денег.

Моя же версия такова, что запредельное пьянство двух друзей естественным образом повлекло за собой и соприкосновение с запредельным миром. Кто знает, чем бы всё это еще кончилось, попробуй Володя старушечью водку. Да и в Пашкова она, вроде бы, так и не полезла.

Убежден, что потусторонний мир у каждого свой. Для одного это полтергейст, барабашка или некая бледная девочка с глазами без зрачков, неожиданно проявившаяся на фотоснимке там, где ее и в помине не было. Другой либо сметает веником чертей из углов в мешок, либо метко швыряет тапками в каких-то человекообразных крыс, успешно спасаясь от них на диване.