Рудольф Пассиан - Прощание без возвращения? Смерть и потусторонний мир с точки зрения парапсихологии

Вдруг та же неизвестная сила подняла мой правый локоть, и мою руку с карандашом просто бросило на стол. Не обратив на это внимания, я попыталась снова писать на коленях. Но тут мою правую руку снова бросило на стол. Лишь с третьего раза я поняла, что должна писать на столе.

Теперь у меня уже выходили отдельные буквы, затем целые слова, которые я после атропина различала с трудом. Но самое странное было в том, что, прежде чем мне удалось написать первое полное предложение, появились слова «Помолимся!». И каждая буква в этой фразе была, наверное, раз десять обведена». Но тут сила, водившая рукой матери, стала ослабевать, и на бумаге начали появляться бессмысленные зигзаги. Женщина испугалась. «Уж не одержима ли я каким-то злым духом?» — в ужасе пробормотала она. «Сразу же на бумаге написанный моей рукой появился ответ: «Не беспокойся! Злые духи не смеют приблизиться к тебе. Вальдманн и твой сын не подпустят их!» Вальдманном, по-видимому, звали потустороннего, который начал обучать Труду Пайер автоматическому письму. «Да, но теперь мне сегодня уже никак не успокоиться. Я взволнована до глубины души…» Тут появилось предложение: «Прочти «Отче наш» и ты спокойно заснешь». И правда, судорога в ее руке прошла, она убрала ее со стола; рука полностью расслабилась. «Я сложила руки и начала читать молитву. И хотя я уже почти разучилась молиться, это был самый благоговейный «Отче наш» в моей жизни! После этого я легла в кровать и сразу заснула».

В шесть утра она проснулась свежая и бодрая. Так как к ней вернулось нормальное зрение, она подошла к окну, чтобы прочесть фразы, которые она не смогла разобрать накануне: «Мы счастливы и рады, что у нас снова есть кто-то, через кого мы можем обращаться к бедным, притесняемым людям на Земле. Вальдманн».

С тех пор Труда Пайер стала тем, что принято называть «пишущим медиумом». Записывая послания, она находилась в полном сознании. Но вот ЧТО она должна была написать, этого она никогда не знала заранее. Способность к медиальному письму появилась у Труды Пайер 25 июля 1947 г., за день до того, как прошло ровно два года и четыре месяца после перехода ее сына Рейнхарта в иной мир.

26 июля, как только начало смеркаться, мать снова ощутила готовность вступить в контакт с потусторонним миром. Она почувствовала легкую тянущую боль в правой руке, затем рука слегка задергалась. Сразу после этого кисть руки сильно встряхнуло, будто от судороги. И она стала писать, вернее, записывать. Как и накануне, все началось с движений руки вверх-вниз и с бессмысленных завитушек. На четвертой строке из этих «упражнений» появилось, правда, еще нечетко, предложение: «Теперь ты уже можешь писать!» Однако рука еще выводила некоторое время бессмысленные зигзаги. «В этот момент я подумала, может быть, даже тихо проговорила: Рейнхарт, ты хочешь опять поговорить со мной?» Тут же зигзаги опять превратились в слова, причем почерк был очень похож на почерк Рейнхарта: «Да, мама, еще как хочу…»

Здесь фраза закончилась, и подергивание в руке прекратилось. Кисть правой руки неподвижно лежала на столе. «Что же это было на этот раз?» — подумала она. В следующее мгновение уже знакомый ей силовой поток опять пошел сквозь ее руку, и она начала писать: «Силовой поток был внезапно прерван. Это бывает. Но теперь ты снова можешь писать». Теперь дело пошло без задержек, и женщину попросили по возможности полностью отключить собственную волю, чтобы облегчить процесс письма. «Когда в потоке письма наступал небольшой перерыв, — сообщала Труда Пайер, — мою руку с карандашом несколько раз с силой бросало на бумагу, так что там оставались глубоко вдавленные точки. Поначалу почерк был нечетким, но быстро улучшался. Я уже даже правильно расставляла знаки препинания».

С ужасом в сердце мать спросила о деталях смерти сына. В официальной «похоронке» причиной смерти значилось «пулевое ранение в голову». Чуть помедлив, сын ответил: «Нет, мама, я умер от раны в шею». «Ты получил пулю в шею?» — вне себя вскрикнула мать и, разрыдавшись, закрыла лицо левой рукой. «Я напрочь забыла про письмо. Меня охватила горечь страдания. Ведь наверняка, умирая, Рейнхарт испытывал жуткую боль…» Тут плачущая женщина почувствовала, что карандаш в ее правой руке так и забегал по бумаге. Удивленно подняв голову, она прочитала: «Мама, мама, не плачь! Прошу тебя, не плачь! Разве ты не чувствуешь, что теперь я действительно рядом с тобой, что теперь мы накрепко связаны друг с другом…»