Святитель Филофей Коккин - Житие и деяния преподобного Саввы Нового, Ватопедского, подвизавшегося на Святой Горе Афон

Двадцать третий был день (месяца) Дистра [225]– это был шестой месяц после начала мирского замешательства и бури, – когда священные отцы и послы, имея с собою великого Савву, покинули пристань нашей Великой Лавры, отплыв в Византию с дивными проводами и молитвами. Но хотя плавание для них было и счастливо, так как и попутные ветры как бы сопровождали (δορυφορούντων) их и море было необычайно тихо и спокойно, почему они, весьма скоро и приятно миновав Эгейское море с находящимися среди него островами, а также Геллеспонт [226]и за ним лежащую Пропонтиду [227], на третий день пристают к пристани Константинополя, однако они нисколько не достигли осуществления своих желаний и надежд. Ибо не все, говорят, Бог всем дает, или, вернее, все, касающееся нас, Он устраивает хорошо и соответственно Своим премудрым целям. Ибо Он решает без колебания, как Творец и Всемогущий, некоторыми неразрешимыми вожжами Промысла постоянно удерживая творения Свои в целости и неповрежденности, после того как мы сами не пожелали полезного для нас, предпочтя худым произволением вредное полезному и избрав вместо дарованной нам чести своеволие и все далеко от Бога отстоящее и став весьма заслуженно и сообразно Его словам несчастными. Ибо всякому имеющему, говорит, дастся и преумножится, а у неимущего отнимется и то, что имеет (Мф. 25:29).

Вследствие этого посольство отцов – ибо не могло быть, чтобы великий ошибся в предсказании, – было совершенно тщетно, так что они, предпринимая это, как бы стреляли, как говорят, в небо или плели из песка веревку. Но говорить о сказанном или сделанном ими тогда и вообще относящемся к этому великому предмету, вернее сказать, к мирскому беспорядку и пагубе, как оно было, я представляю другим, как относящимся к сочинениям другого рода и более обширным, чем настоящее слово. И конечно, расскажут об этом многие, дело которых исследовать и описывать это, хотя не погрешить в точности (сообщаемого) поистине есть дело всех.

Сказав об этом в настоящее время, как необходимом, опять возвращаюсь к рассказу о великом. Ибо после того, как отцы Горы увидели, что их слова об общем согласии и мире и посольство решительно отвергнуты, они не остановились на том, но, начертав вкратце об этом в письмах и прозорливым душевным оком с великою точностью подробно изобразив имевшее последовать успокоение и видимое ныне единомыслие Царства, вручают их царице. Когда же она сообщила об этом, по обыкновению, синклиту, то, так как это показалось им болтовней и явным заблуждением тех богоносных отцов, последние, отрясши пыль от ног своих и возвратившийся к ним мир взяв с собою, по Господней заповеди и повелению стали, как и раньше, горько оплакивать общее крушение и гибель вселенной. А дивный Савва, возвратившись к себе и тихо напомнив о своем предсказании, стал рассказывать им о таких же и гораздо худших неудачах великого Павла, а потом присовокупил: «Однако мы, любезные отцы, никак не должны оставлять намерения и усердия нашего, ибо это служит к нашему спасению. Это, – говорит, – величайший из подвигов, ибо с миром постоянно борется возмущение, с добрым зло, с заповедью опять – преступление и с Христом велиар, который многих уже опутал, как мы видим, так как, будучи тьмой, он прикидывается, выражаясь словами великого Павла (см. 2 Кор. 11:14), светом. Но мы, как я сказал, будем держаться лучшей части, ибо нам не безызвестны его умыслы (2 Кор. 2:11). И хотя они и презрели наши увещания о согласии и спасении, из-за этого никак не должно оставлять любви к ним и лишать посильной помощи, но должно, уединившись, употребить молитвы и слезы о них и об общей пользе. По отношению к людям изберем благовременное молчание, так как время слову и время молчанию, как и всякому другому делу, по словам мудрого Соломона (Еккл. 3:1–7), а к назирающему над правдой Господу никогда не станем прекращать обращаться с несказанными воздыханиями сердца, ибо Он умеет и молчащих выслушивать. И не устанем, говоря с пророком [228], следовать за Ним, пока не найдем места Господу (Пс. 131:5), чистый, разумею, и невозмутимый мир, в котором обитает Бог, сущий мир наш». Так сказав к своим наедине и как бы окрылив их к общим молитвам и духовным подвигам, великий сам показывает пример. Ибо, заключившись телом в некотором домике [229], он стал проводить обычную жизнь, совсем мало заботясь о теле – только лишь бы не разрушились узы природы, а на себя и Бога постоянно взирая и принимая от Него осияния, и то стенаниями и неиссякаемыми источниками слез оплакивая взаимное, как бы в ночной битве, погубление и неистовство людей, а также то, как несчастная, добровольно отвратившаяся от Бога человеческая природа оставила через страсти свое благородство, приложившись скотам несмысленным (Пс. 48:21), по пророчеству, а вернее, сделавшись хуже даже скота и всякого зверя, сама себя не щадя, то человеколюбивого Господа призывая к состраданию о ней. Поэтому-то он не оставил ни стараний, ни усердия своего до тех пор, пока не получил свыше известия о мире и о царском согласии. Об этом он втайне предсказал и любезным сподвижникам, и не только притом близким, но и дальним, за целый год, думаю, до исполнения получив откровение об этом.