Когда художник организует движение глаз зрителя, он долго длит какой-то цвет, его не раскрывая, для того чтобы система ассоциаций с этим цветом была как можно более широкой. Я называю это состоянием цвета в системе архитектурной ориентации. Цвет способен не раскрываться и длиться до тех пор, пока он не определится как пространственное явление. Моя работа построена та том, что фоны вязкие и являют собой воздух, а предметы – прозрачные и воздушные. То есть, этот обмен имеет место в мозаике за счет пород камня, вязкости, прочтения «движения камней».
В мозаике, даже в античной, индустрия материалов вообще была налицо. В Средиземноморье добывались специальные камни, отвечавшие ряду качеств: они достаточно хорошо кололись и составляли земляную палитру. Что касается технологии в производстве смальты – были времена, когда золотую смальту отливали на свинцовую подложку, и тогда кантарель (тонкое стекло, закрывающее золотую пластинку) приобретала золотой блеск. Был и прямой способ – золотом вверх. Древние мастера в зависимости от того, для чего они лили смальту, начинали, как правило, с белых цветов, в печь добавляли последовательно соли металлов, и последние выплавки были уже темных цветов. В частности, именно так выплавлялась смальта для Софии Киевской.
В современном мире смальты варятся уже новым способом. В Петербурге он довольно традиционный (то, чем занимались Фролов и Петухов) – это описано у Виннера. А в современной смальте присутствует достаточно большой компонент материалов, которые уже не являются стеклом, а представляют собой высокомолекулярные соединения. Я видел последние смальты, которые выплавляются уже за пять минут. (В частности, это можно наблюдать на смальтововаренном станке, который находится у Исмаила Ахметова в селении Балабаново, недалеко от города Протвино.) Такие смальты имеют уже специально закодированную фактуру.
Если традиционные пигменты, использовавшиеся в живописи, во многом зависели от места добывания сырья (скажем, были особые охры, которые имели зеленоватые или темные оттенки, чем они и славились), то в 1860-х гг. в этом смысле произошла революция. Крупные фирмы, такие как «Виндзор», перешли на другую систему – брали определенный оптический модуль, к которому потом пытались привести универсально всю технологическую схему. То есть поменялась точка опоры: если первоначально она была на природный материал, то в дальнейшем уже ни на что, собственно, кроме некоего оптического модуля, который составлен был из различных пигментов, красителей и добавок. Та же участь постигла смальтоварение – оно пошло сразу в двух направлениях: с одной стороны, создавая микроструктуру внутри, с помощью добавлений, которые до конца не растворялись, а составляли внутреннюю фактуру смальт, или же, с другой стороны, воспроизводя структуру камня, чтобы смальта могла быть похожей на него. Такая смальта колется по заранее задуманной схеме, так, чтобы ее скол был структурный. Таким образом, то, что раньше шло от природы, сейчас идет от компьютерных программ, которые можно задать. Однако, с моей точки зрения, богатство натурального камня ничто не способно заменить.
При первом появлении смальты, которое произошло в античную эпоху, ее роль состояла в том, чтобы только как-то отстранить камень, сделать его цветнее, вывести его из бытового прочтения, празднично его окрасить, создать ему эффект свечения.
Вообще, смальта в каждую эпоху была контекстно-исторической «субстанцией». У меня хранится довольно большое количество образцов смальт разных эпох и, в частности, те серебросодержащие смальты с цветной кантарелью, которые делал питерский завод. Они совершенно не напоминают поиски современных итальянских мастеров. Они совершенно мистифицированы, они блуждают в состоянии поисков тех тонких цветов, которые были характерны для декоративного мира той поры, это тонкие палевые оттенки, которые едва уловимы как вещество. Идея состояла в том, чтобы не имитировать реальное вещество, а сделать его как удивление. Например, была задача сделать серебро перламутровым – но чтобы оно не соответствовало перламутру прямо, один к одному, а было бы его поэтическим двойником. Я называю это эффектом философского камня. Эти поиски в технологии выражали те же тенденции, которые существовали в словесном, философском мире; это были знаки веры той эпохи.
Возьмем для примера какой-нибудь большой континент, например Соединенные Штаты, которые долго переживали свою неисторичность, и в связи с этим пытались натянуть на себя тонкий шелк, и у них выработалась некоторая тенденция: когда они брали некую тему – она становилась местом отталкивания пловца от крутого берега, т. е. они ее видели только как стартовую позицию. С этой точки зрения примерно такая же тенденция у нас сейчас по отношению, скажем, к золоту – оно начинает превращаться в некое сверкающее жестяное изделие, и больше к нему нет никаких дополнительных требований. И отсюда появляются мозаичные композиции на золотых фонах, которые выглядят как проруби во льду – золото делается плоским, колким, жестким, всплывает, – отсюда цвета не уравновешены, а проваливаются внутрь. Это характерно для конца XIX – начала XX в.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу