Льюис Кэрролл - Льюис Кэрролл - Досуги математические и не только (ЛП)

Ужели я в тот миг оглох?
Ужель утратил зренье?
Ведь был в словах её подвох,
В её глазах глумленье.

Я впился в плод, вкусить стремясь;
Мой мозг как пук соломы,
Как факел вспыхнул. Разлилась
В груди волна истомы.

«Нам сладок лишь запретный плод, —
Промолвила девица. —
Кто пищу тайно запасёт,
Тот вдоволь насладится».

«Так насладимся!» — вторил я,
Как будто горя мало.
Увы, былая жизнь моя
С закатом умирала.
Вздымалась чёрная струя.

Девица руку неспроста
Мне сжала. Будто отлегло:
Поцеловал её в уста,
Потом в лилейное чело —
Я начал с чёрного листа!

«Отдам всё лучшее! Гляди! —
Схватил я за руку её. —
Отдам и сердце из груди!»
И вырвал сердце самоё —
И мне она дала своё...
Но вот и вечер позади.

Во тьме я лик её узрел,
Но с наступленьем темноты
Он весь обвял и посерел,
И обесцветились цветы.

Смятенье овладело мной.
Я как затравленный олень
Сбежал. И мнилось, за спиной —
Безжалостная тень,
Летящий зверь ночной.

Но только странно было мне,
Иль это я воображал,
Что сердце смирно, как во сне,
Себя вело, хоть я бежал.

Она сказала: сердце ей
Теперь моё принадлежит.
Теперь, увы, в груди моей
Осколок льда лежит.
А небо сделалось светлей.

Но для кого на косогор
Упал победный свет,
И древних милых звуков хор
Кому принёс привет?
Меня былого нет.

Смеюсь и плачу день за днём;
Помешанным слыву.
А сердце — огрубелый ком,
Уснувший наяву,
Во тьме хранимый сундуком.

Во тьме. Во тьме? Ведь нет: сейчас,
Хотя безумен я,
Но вновь на сердце пролилась
Прозрачного ручья
Живая светлая струя.

Недавно на исходе дня
Я слышал чудо-пенье.
Исторглись слёзы у меня,
Слепое наважденье
Из глаз и сердца прогоня.

«Поющее дитя
И вторящие сада голоса!
О счастье, радость пенья,
Цветы на загляденье,
Вплетённые неловко в волоса —
Простая радость бытия.

Усталое дитя,
Глядящее на солнечный заход
И ждущее, что Вечность,
Нелживая беспечность,
Мучительные цепи разорвёт,
Что дать покою не хотят.

Небесное дитя;
Лицо мертво, и только взгляд живой,
Как будто с умиленьем
Не тронутые тленьем
Глаза следят за ангельской душой,
Любуясь и грустя.

Будь как дитя,
Чтоб радуясь дыханию цвести,
Из жизни быстротечной
С душою неувечной
В одеждах незапятнанных уйти,
К блаженству возлетя».

Вернулись краски бытия,
И разгорелось чувство
В моей душе. Безумен я?
Мне сладко то безумство:
Печаль и радость — жизнь моя.

Печален — значит, я признал:
Лихим возможностям конец —
И представляю, как бы сжал
Чело сверкающий венец,
Когда б желанью угождал.

Я светел — значит, снова смог
Я вспомнить лет обетованье:
Чело получит свой венок,
Хотя бы я, испив страданья,
Ушёл за жизненный порог.

Свет нездешний в её очах,
Не земной она росток:
В звёздных ей витать лучах.
Пять годочков здесь жила,
Пять годочков. Жизни мгла
Её не съела. Не зачах
Небесный уголёк.

То не ангел ли так глядит?
Вдруг в единый миг она
В дом небесный улетит?
Беатрис! Не знай забот!
Образ двух девиц встаёт,
Он в облике твоём сквозит;
Пора их пройдена.

Вижу бледную Беатрис:
Сжаты губы в немой тоске,
Уголки опущены вниз
И в глазах печаль до слёз:
Было время сил и грёз —
О весеннее счастье, вернись, вернись!
Но оно, увы, вдалеке.

Вижу ясную Беатрис:
Из её весёлых очей
Голубая лучится высь.
Этих глаз полдневный свет
Воспоёт не раз поэт,
Хотя бы месяц — его девиз
В тишине безмолвных ночей.

Но виденья стали дрожать,
Истончились за слоем слой,
Хоть пытался их удержать.
Снова девочка она —
Ни лучиста, ни бледна,
Только прелестью им подстать
И души своей чистотой.

Если, выйдя из недр берлог,
Бросив глушь своих болот,
Свой тропический Восток,
Зверь тайком придёт сюда —
Смерти сын, отец вреда —
Забывшись, он щенком у ног
Малышки припадёт.