Васіль Ткачоў - Булачка

– Еду! – ударил по баранке руками Жменькин, и от чувства, что наконец-то он порадует свою мамашу, вновь на бровь вскочила слеза. – На «Форде»! Встречай, мамаша!

Не успел Жменькин затянуть песню – настроение такое, что без нее никак!– как где-то вблизи заскрипели-засвистели тормоза, был слышен писк резины, треск... и он сообразил, что приехал. «Форд» стоял, как вкопанный. Заглох. А перед ним, подставив «глаз», застыл «Мерседес», из которого не спеша вылезли три парня - крутые, сразу смекнул Жменькин, – и направились к нему. Один из них молча, переминая на губах длинную, как карандаш, сигарету, протянул Жменькину ключи и безразлично, но твердо, непреклонно сказал:

– Держи. Ага. Через три дня на этом месте... Ты все понял, микроб? Не отремонтируешь тачку – твоя проблема.

Жменькин еще долго стоял на ватных ногах, даже почувствовал, что пошатывается, хотя ветра и не было. Крутые парни сели в «Форд», порулили, не оглядываясь, своей дорогой. Жменькин же сел в «Мерседес», тот легко завелся. Жменькин возрадовался: «Фару разбил... Подумаешь! И бок немножко помял. Было бы из чего сыр-бор начинать. Мелочи. Едет – и порядок... Ага, так я вам и отремонтирую. Ждите!»

Отьехав немножко от места аварии, Жменькин заметил, что крутых парней задержали гаишники. «Оперативно работают. Молодцы!» – похвалил он милиционеров, а сам свернул в переулок – отсюда ближе до Чемеровки.

Проспавшись, Жменькин долго лежал в мягкой маминой постели и думал, что делать ему с этим «Мерседесом».

В квартире писателя Барханова поздно вечером зазвенел телефон.

– Если Шапкин – меня нету! – бешено замахал на аппарат писатель.– Опять, как и утром, стихами замордует! Слышишь, родная? Нету, нету!

Но Шапкин предусмотрел, что писатель Барханов может замахать руками на телефон и попросить жену, чтобы та сказала, что хозяина нету, поэтому подделал голос. Жена Барханова, ни о чем не догадываясь, позвала мужа, который уже забился на всякий случай куда-то в угол:

– Да не Шапкин. Подходи, подходи, не бойся.

Барханов аж присел, когда с ним заговорил Шапкин.

– Сегодня, после того, как читал вам те пятнадцать стихотворений утром, написал еще семь! – подчеркивая, что он не лишь бы кто, а самый что ни на есть передовик в поэтическом цеху, любого, даже профессионала, за пояс заткнет, затрубил Шапкин. – Слушаете, Юрьевич? « Косил сегодня я на лугу, полз жучок мне по пузу...»

– Погодите, – наконец Барханов пришел немного в себя.– Погодите... А сколько страниц занимают ваши стишки?

– Сколько? Сейчас, сейчас... Почти двадцать!

– Вы мне, пожалуйста, все сразу прочитайте, без антрактов и комментариев,– попросил Барханов. – Я их тогда лучше воспринимаю...

– Согласен! – кивнул где-то на другом конце провода неунывающий Шапкин и начал читать...

Барханов осторожно положил трубку возле аппарата и молча подсел к телевизору - как раз начинались «Новости», его любимая передача. Как, пожалуй, и у каждого нормального человека.

Через несколько минут он подошел к телефону, поднес к уху трубку. Шапкин все еще читал, и делал это он на удивление эмоционально, торжественно, вроде бы стоял на сцене перед большой аудиторией и та вдохновляла его.

В тот вечер у Барханова родилась идея: приобрести длинный шнур. Тогда и вовсе не страшно будет – пусть читают ему по телефону хоть и романы, от слушания которых он пока отбивается, но вот-вот, чувствует, не устоит, сломается – повергнут. Их, как и стихи, рассказы, пьесы, можно будет слушать тогда на кухне, перед телевизором, на балконе, в постели и даже в туалете. Везде. Хватило бы шнура!

Все чаще и чаще Петрунчик думал-гадал, как подкатиться к начальнику отдела Сидорчику. Надо. И неотложно. Причина на это была самая важная и злободневная: начал замечать подчиненный, что тот в последнее время смотрит на него волком, укусить готов. Поэтому Петрунчик чесал за ухом, рассуждая: «Что ж могло случиться? Какая муха его цапнула? Не иначе, они, нежелательные, замаячили на горизонте, то уже и начал сортировать людей... меня, значит, отбросил... на мусорку... Вишь, вишь, косится, вроде бы я ему фигу показал. Сожрать готов. И слопает, чего хорошего!»

Но как подкатиться к Сидорчику, как подточить контакты, Петрунчик не знал. Обручи, кажется, вот-вот на голове полопаются, а придумать что стоящее – ну никак! Хоть плач. Существует эта же чертова субординация, не скажешь, сдернув шляпу: «А вот он и я! Привет, старик! Как наше ничего?»