Александр Олсуфьев - Ведро на обочине

Что-то меня сегодня унылые мысли гложут – не к добру это. Ох, не к добру».

Баба Глаша подошла к окну и, отодвинув край занавески, выглянула наружу. В соседнем доме свет горел с угла в двух окнах.

– Что-то Нюрка не спит, тоже. Неймется, должно быть, как и мне. Пойду к ней, расскажу, что вычитала. Или … нет. Нужно дочитать до конца, а то вопросы начнёт задавать. Что он там говорил про предметы, которые могут доставить удовольствие душе?

«…il est inйvitable qu’elle ne s’y porte avec joie…» – кажется так: «… и она тотчас устремляется к нему с радостью».

– Мне бы сегодня одеться, следовало, поаккуратнее, порадостнее и всё бы получилось, но… – тут баба Глаша осеклась, задумалась и потом возмущённо в полный голос воскликнула:

– Да откуда я могла знать, что она, эта тётка, сегодня ко мне пожалует. Я её, вообще, не ждала. Я за ворами следила. Я Петьку-Кувалду ловила, а тут она раз! и явилась, – баба Глаша со злостью отодвинула стул и уселась читать дальше.

«Il paraоt de lа que, quoi que ce soit qu’on veuille persuader, il faut avoir йgard а la personne а qui on en veut…»

«Итак, в чём бы не вздумалось убеждать, всегда следует видеть, кого убеждают: необходимо знать его ум и сердце, правила, которыми он руководствуется, и предметы, которые он любит; наконец, о предлагаемой вещи надо знать, какое она имеет отношение к принятым началам или к предметам, которые почитаются желанными в силу приписываемых им прелестей. Поэтому искусство убеждения состоит как в искусстве быть приятным, так и в искусстве убеждать: до такой степени люди управляются более капризами, чем разумом!»

– «… управляются более капризами, чем разумом…» – задумчиво повторила баба Глаша. – Что верно – то верно. Вот захотелось ей испечь картофельных оладий, и она понеслась по дорогам, выискивая где картоха получше, где приглянется ей больше. А у нас вся картоха одинаковая вплоть до самого района, – баба Глаша не заметила, как начала говорить в полный голос.

Откинувшись на спинку стула, она смотрела на окно, но не ничего не видела, а представляла себе образ той гражданки с золотыми перстнями, с кучерявой головой, которая в её воображении, как рыба, всё время открывала свой рот, но слов сказать не могла, потому что баба Глаша не позволяла ей сделать это. Подняв руку и указывая пальцем куда-то в пространство, она, распаляясь все больше и больше, начала громко выступать, так что кот Барсик, удивлённо поглядывая на неё, соскочил на пол и, гордо вышагивая, на всякий случай пошел, от греха подальше, за печку.

– Тебе что картошка нужна вся помытая в золотом ведре? А нет такой здесь! У нас все вёдра грязные да ржавые, и картошка в земле. А ей, видите ли, приспичило оладушек испечь. Так покупай у меня! Нет, уехала. Махнула хвостом и укатила. И то ей не так и это ей не эдак. Тьфу! Дорого, видите ли. Ишь, капризуля, какая! Да не дорого, не дорого. Так же, как у всех. Но нет. У неё, видите ли, каприз. Видите ли, и я ей не приглянулась, и картоха моя не понравилась. Ну и катись на здоровье! Да! Пошла, пошла! Жги свой дорогущий бензин! – баба Глаша замахала руками, словно отгоняла надоедливую муху и такая злость её обуяла, что она чуть не поперхнулась, но, спохватившись, замолчала, вздохнула поглубже и так сидела какое-то время, надув щёки и выпучив глаза, прислушиваясь к биению сердца и сравнивая его с тиканьем старинных часов.

«Что это я так разошлась», – подумала она, успокоившись немного, – «так можно и мозгом тронуться, разговаривая сама с собой. Надо заканчивать эту практику. Ничего же на самом деле и не произошло. Ну не купила и ладно. Это её беда. Я-то с картошкой осталась. Но моя проблема в том, что не смогла её уговорить.

По ней же видно всё. Вся её жизнь на ней самой и нарисована, даже приглядываться не надо.

Золото-то это, не сама себе покупает, а муж, наверное. А коль покупает золото, значит, есть за что. Ну не за любовь, скорее всего: такое толстое чучело вряд ли может вызвать любовное чувство. Что когда-то было – прошло давным-давно, «… как с белых яблонь дым…». Страсть улеглась, чувство с годами исчезло, если оно, чувство-то это, вообще, когда-то было, но не расходятся, продолжают жить вместе. Значит, удерживает она мужика чем-то. А чем? Что-то общее у них должно остаться после любви-то. А что после любви остается? Только дети. Вот она и вьётся, чтобы угодить всем: и детишкам её, и мужику своему. А мужику своему можно угодить только через желудок. Поэтому и картошечки решила прикупить. Не золотом же кормить их».

Баба Глаша задумалась:

« А как всё просто, когда задним умом решаешь. Как говорится: знала бы где упаду – сломку постелила. Все мы крепки задним умом, а тогда, перед ней, стояла, как пень, и слова разумного не могла вымолвить, только на колечки её таращилась. Эх, не умею я торговать. Не умею я быть приятной и услужливой с незнакомыми людьми. Учиться мне надо. Как говорится: учиться, учиться, и ещё раз учиться. А что там у него про это написано?»