Александр Олсуфьев - Ведро на обочине

– Правильно… – не очень уверенно сказала в полголоса баба Глаша и, покосившись в угол, перекрестилась. – Наверное, правильно. Вначале возлюбить, а потом понять… и возлюбив, затем простить то, что удалось узнать и понять. Не всем такое под силу. К тому же сложно для понимания простым, крестьянским разумом и к торговле картошкой, кажется, не имеет никакого отношения. Ладно, читаем дальше.

«Никаких сомнений в том, что Бог установил такой порядок вещей. Но люди извратили этот порядок, воздавая мирским вещам то, что следовало воздавать священным, ибо, на самом деле, мы только тому и верим, что нам нравится».

– Вот оно! – баба Глаша с победоносным видом откинулась на спинку стула. – «…мы только тому и верим, что нам нравится…». Та тётка, она только и верит тому, что ей нравится, а я, по-видимому, ей не приглянулась. Ни я, ни моя картоха. Хотя, что она знает про картошку? Про золото, может быть, осведомлена, а вот про местную картошку не знает ничего.

Баба Глаша вернулась к книге:

«Отсюда проистекает наше сопротивление принятию истин христианской религии, явно противоречащих нашим удовольствиям. «Говори нам о вещах приятных, и мы станем тебя слушать» – сказали иудеи Моисею; как будто удовольствия лежат в основе веры!»

– « Dites-nous des choses agrйables et nous vous йcouterons », disaient les Juifs а Moпse» «… говори нам о вещах приятных…» – прошептала баба Глаша. – Juste. Tout а fait vrai. Rien ne change. (Верно. Всё верно. Ничто не меняется.)

– Ничто не меняется. Только хуже становится, – баба Глаша перешла на родной язык. – Нет пророка в родном отечестве и не будет. Люди и тогда ничего слушать не хотели, а сейчас и подавно, и сделали из этого настоящий культ. Попробуй, скажи кому-нибудь поперек – изведут потом. Сотрут в порошок, сгноят. Сколько хороших людей перевели на моём веку лишь потому, что те имели собственное мнение. Не счесть.

И что же я должна была сказать той тётке? – принялась рассуждать баба Глаша, вспомнив вихляющий толстый зад, забирающийся внутрь машины. – Я её видела-то первый раз в жизни. Откуда я могу знать, что ей нравится, а что нет. Я же не знала, что она картошку для оладий хотела купить. И не знала, что у нее дети имеются и эти отпрыски любят картофельные оладьи. Ничего такого не знала, а потому стояла и молчала как пень. Молчала по привычке, чтобы не сболтнуть лишнего. Привычка выработалась за долгие годы. Эх… – баба Глаша тяжело вздохнула и перевела взгляд на стену, рядом с иконами, где висело в рамках несколько старых фотографий, пожелтевших и потемневших от времени, на которых навечно замерли с серьезным видом усатые, представительные мужчины, одетые в длиннополые сюртуки, и строгого вида женщины в длинных до пола платьях, что вышли давным-давно из моды. – Вот и зря, что смолчала. А нужно было сказать хотя бы словцо. Как-то задержать её. Эх, учиться мне ещё коммерции и учиться. Ничего не знаю ни про торговлю, ни про людей, хоть, уж, и жизнь свою прожила.

Баба Глаша склонилась над книгой и снова повела пальцем по строчкам.

«Началом и побуждением действий разума служат естественные и всем известные истины, например: целое больше своей части, не говоря уже о многих частных аксиомах, одними принимаемых, а другими отвергаемых, которые, однако, если однажды приняты, то при всей своей неосновательности действуют на нас так же сильно, как и самые истинные».

Баба Глаша остановилась и с задумчивым видом откинулась на спинку стула.

– Если однажды приняты… – повторила она. – А что было принято? А ничего. Для неё существуют одни правила, для меня другие. Она живёт в городе, а я здесь. Что у неё в городе? Шум, гам-тарарам, а у меня тишина, чистый воздух. У меня экология. Значит… Значит нужно было сказать, что картоха у меня экологически чистая и как они там, по телевизору, щебечут. А какая же она у меня может быть, коли и посажена, и выращена собственными руками?

Да, но про это, про то, что химии в моей картохе нет, знаю только я, а гражданке той следовало это втолковать, разъяснить.

Она зачем сюда приперлась на своём «БеЭмВе»? Показать мне, что ли, свои кольца? Да тьфу на них сто раз. Пропади они пропадом. Прости, Господи! – баба Глаша виновато посмотрела на образа. – Не нужно мне её золото, не нужны её брильянты, век бы их не видеть. Через них одни неприятности. К тому же приехала она сюда не показывать свои побрякушки, а за чистым воздухом, за свежими продуктами, за «экологией», как они по телевизору советуют делать. А раз по телевизору так говорят – значит, они знают, что здесь присутствует эта самая «экология», а у них, в городе-то ихнем, её отродясь не было.