Александр Олсуфьев - Ведро на обочине

И вот она аксиома, принимаемая многими: здесь хороший воздух, чистые продукты и здоровье. Причем, эта аксиома принимается таким количеством людей, что в выходной на ту строну дороги нельзя перейти – всё едут и едут, едут и едут. Иногда останавливаются, и нужно было тогда не стоять и не пялиться на её цепи, а сказать:

«Дорогая гражданочка, картошка-то у меня самая чистая, самая отборная, выращена на земле, а не в парнике и удобрена самым экологически чистым коровьим навозом». Вот что надо было сказать! И тогда она ни куда бы не сбежала… Наверное…

Ух, и голова был этот Блез Паскаль. Ух, и молодец! Что он там дальше пишет?

Баба Глаша склонилась над книгой.

«Ceux de la volontй sont de certains dйsirs naturels et communs а tous les hommes, comme le dйsir d’кtre heureux…»

«Началом и побуждением воли некоторые естественные и общие для всех людей желания, как, например, желание быть счастливым, которое никому не чуждо, не говоря уж о многих частных вещах, к которым каждый стремится потому, что они ему нравятся, и которые, хотя бы и губительные были для него, однако воспринимаются им как составляющие его истинное счастье…

Но что касается до качества самих предметов убеждения, то они весьма различны между собою…»

– Интересно. Интересно. Общие для всех желания, например – счастье.

Баба Глаша сняла очки, и устало потёрла глаза.

– Счастье – оно разное бывает. Одному одно требуется, а другому это не подходит, ищет на свой вкус, но вот чувство голода – оно одно для всех, – печально прошептала баба Глаша. – Нравится оно или нет, но это чувство общее для всех. И когда в брюхе пусто – о счастье уже не мечтают. Так, что дальше пишут?

«Одни из них выводятся посредством необходимых следствий из всеобщих начал и уже принятых истин. В существовании таких предметов можно убедиться с определённостью: когда указана их связь с принятыми началами, тогда убеждение следует само собою, и душе не возможно не принять их, коль скоро они вошли в состав уже принятых истин.

Если другие предметы имеют тесную связь с объектами нашего удовольствия, то также принимаются без всякого сомнения. И в самом деле, как только представится душе, что какой-либо предмет может доставить ей высшее удовольствие, так она тотчас устремляется к нему с радостью».

– Вот она и устремилась к моему ведру с картошкой, чтобы, возвратившись домой, испечь своим мальчикам картофельных оладий. Разве это не счастье видеть, как твои детишки за обе щёки уплетают приготовленные собственными руками оладьи? Ещё какое счастье, – тихо прошептала баба Глаша и промокнула кончиком платка скатившуюся слезу, потом подняла глаза и долго смотрела на фотографию в аккуратной рамке, висящую чуть в стороне от остальных. На ней были изображены смеющиеся мальчик и девочка.

Баба Глаша встала из-за стола и, опираясь о край, обошла вокруг, приблизилась к фотографии и долго смотрела на радостные лица. Потом, дотронувшись легонько рукой до рамки, провела ладонью по дереву, будто погладила и, ссутулившись, шаркая стоптанными тапочками по полу, кутая плечи в шерстяной плед, пошла по комнате, бормоча себе под нос:

– А тут я вылезла из-под куста. Здрасьте вам! Чучело чучелом. Хорошо ещё, что дубину оставила там же. Конечно, не каждому понравится смотреть на такую оборванку. Была бы я одета поаккуратнее, а не в это рабочее старьё, так и разговор бы пошёл по-другому. Она для детишек своих старается, а у меня и ведро мятое, и картошка с землицей, и я страшнее войны – конечно, не захочется покупать. Ну, разве такие грязные предметы могут помочь доставить удовольствие? Нет. И ни каких сомнений здесь быть не может. Она праздник хотела устроить, а нашла на обочине старое ведро с грязной картошкой, да ещё обвязанное пеньковой верёвкой – и не представилось её душе, что «это может доставить высшее удовольствие»…, а потому она развернулась, вильнула задом и укатила.

Кот Барсик, задрав хвост, словно верный телохранитель, ступая бесшумно, следовал за ней. Баба Глаша подошла к часам, что отстукивали уходящие неизвестно куда секунды, помахивая на прощание им маятником, потянула цепь и подняла гирьки повыше, поправила пальцем минутную стрелку:

«Отстают «ходики». Надо бы к мастеру отнести часы», – подумала она. – «А где его сейчас найдешь, мастера-то этого? Кто сейчас умеет старинные часы ремонтировать? В районе у нас таких не осталось. Был один мастеровой – Порфирий Фёдорович, да год, уж, как помер. Пусть земля ему будет пухом. Золотые руки у него были. Всё умел делать. Помер и никого взамен не оставил. Ушёл без следа. В город везти их, что-ли? А куда? По какому адресу? Эх…» – баба Глаша с досады махнула рукой. – «Видимо помру под их хриплое тиканье или … они раньше сломаются.