Михаил Башкиров - Юность Остапа, или Тернистый путь к двенадцати стульям

— Всю разговорную часть возьмешь на себя?

— Нет, доверюсь твоему почвоведческому косноязычью…

Увенчав груди бантами, мы ринулись в круговорот взбаламученной жизни.

Долго не раздумывая, Остап выбрал особняк побогаче и решительно направился к тяжелым забронзовевшим дверям.

Потерзал звонок.

— Кажется, мы на правильном пути.

Остап навалился плечом на дверь, и она послушно поддалась.

— Удавлюсь, если до нас здесь побывала хоть одна сволочь.

Но Остап напрасно волновался.

Комнаты встретили нас чистотой, уютом и порядком, как будто хозяева вышли куда-то на минутку и вот-вот вернутся, чтобы на изысканном французском осведомиться о наших преступных намерениях.

Остап пританцовывал на коврах, Остап открывал все шкафы и шкафчики подряд, Остап упадал на канапе и кресла, Остап ронял книги с золотыми обрезами и массивные хрустальные пепельницы.

Я понуро, в ожидании женского истеричного крика или разгневанного холеного баритона, тащился за упивающимся экспроприатором из комнаты в комнату.

— Остен-Бакен, глянь, какая прелесть — неописуемой стоимости!

И Остап уступил мне место перед стеклянными полками, сплошь уставленными ювелирными изделиями.

— Знаменитые пасхальные яйца работы Фаберже, — сказал я отсутствующим голосом, касаясь одним пальцем россыпи бриллиантов по золоту. — Утеха особ, приближенных к императорскому величеству.

— Согласен на яйца, — Остап раскрыл саквояж. — Подавай-ка аккуратненько сии безделушечки.

Вдруг за окнами зашумело, заорало, загремело.

Остап защелкнул принявший сокровища саквояж и отодвинул портьеру.

— Хозяева вернулись? — спросил я, торопливо открывая дверцу просторного зеркального шкафа.

— Хуже… Конкуренты… Придется отстреливаться.

— Чем?

— Ах да, я впопыхах забыл свой любимый пулемет.

— Много?

— Еще сколько! — Остап перешел к противоположному окну. Взяли в кольцо… Ты, Остен-Бакен, предпочитаешь быть растерзанным мозолистыми лапами пролетариев, аккуратно расстрелянным пьяной солдатней или оприходованным дюжими матросиками?

— Может, они не посмеют ворваться внутрь?

— Подожди, им еще надо выяснить, у кого на это больше прав. Пока они лупцуются, надо искать выход из окружения.

— Спустимся по водосточной трубе, как в детстве.

— Нет, я еще не дозрел до изображения медленно движущейся мишени…

— Тут в шкафу целая куча платьев…

— Хочешь зарыться?

— Имеются трусики с кружавчиками, лифчики с рюшечками, накрахмаленные переднички и капорочки с тесемочками… Переоденемся горничными…

— Соблазненными негодяем — тайным советником. Тебе, Остен-Бакен, явно пойдет двадцативосьминедельный живот из подушки. Но вот моя небритая физия вряд ли сойдет за миловидное глупое личико.

— Тогда переквалифицируемся в капельдинеров.

— А нас не заставят сдавать экзамен по обслуживанию новоиспеченных господ?

— Да, с подносом мне не управиться… К тому же, я слишком солидно слеплен для забитого слуги.

— Домашние псы тоже из нас не получатся. А то бы я изящно свернулся калачиком на пуфе и преданно смотрел бы в глаза и дружелюбно помахивал хвостом… У тебя, Остен-Бакен, случайно не завалялось в карманах пары породистых хвостов?

— Давай просто прикинемся хозяйскими детьми.

— И получим за простоту по девять граммов отличного свинца? Мое молодое сердце отказывается от такого груза.

Дверь внизу отчаянно возвестила о непрошеных визитерах.

— Ладно, Остен-Бакен, хоть узнаем, кто победил, за право безнаказанного мародерства.

И Остап направился к парадной лестнице.

— Может, спрячемся под кровать?

— Не канючь, — Остап бережно качнул саквояж, как больного младенца. — Зубозаговаривание — мое природное свойство… Не зевай и давай деру только по моему сигналу… Бежать придется быстрее пули.

— В каком смысле, прямом или переносном?

Остап не ответил, смело шагнув навстречу судьбе, которая уже, топоча, подымалась по лестнице в бушлатах и бескозырках.

— Братва, буржуй канает!

— Товарищ буревестник революции, вы ошибаетесь, — Остап демонстративно поправил бант на груди.

— Хто? Я? — арьергардный матрос ловко сдернул с плеча винтовку и лязгнул затвором.

— Нет, ваш коллега, — Остап мило одарил улыбкой подоспевшего детину.

— Ах, ты гад! — детина нацелился штыком в бант Остапа. Кишки выпущу!

На штыке покачивались нанизанные пухлые портмоне выпотрошенных господ.

Я, обмирая, насчитал девять штук и осел за колонну.