Константин Чубич - Гастролеры, или Возвращение Остапа

– Ангелами могут быть только дети или покойная тёща, – напомнил гость, заметив с напускной обидой: – Мало того, что меня обозвали Жульбарсом, к тому же я, как дурак, должен надувать этот чёртов матрас, – не желая мириться со своим бедственным положением, сетовал на судьбу и на негостеприимство хозяйки гость.

– Можешь надувать, как умный, – Виолетта издевательски надула щёки, изображая этот незамысловатый процесс.

– Значит, я должен рвать лёгкие, чтобы, как бездомный, спать на полу?! – Жульдя-Бандя сиротливым просящим взглядом окинул источающую флюиды молодую женщину. – Рядом сочная, как каракалпакская дыня, вкусная, как иранский персик, – он, дабы подчеркнуть это, поцеловал объединённые в тройственный союз указательный, большой и средний пальцы, распустив их затем, как розовый бутон. – Мягкая, как шерсть мериноса, изящная, как бахчисарайский фонтан, неприступная, как статуя Свободы, женщина, а я, извините, будто наказанный…

– А ты хотел баички на кроватке?! – Виолетта, сжав губы, издевательски сощурила глазки, сокрывая накопленный в слюнных железах яд.

Жульдя-Бандя кивнул, не питая иллюзий на то, что ему посчастливится «бросить кости» в хозяйском ложе.

– Нет – ты серьёзно хочешь спать на кроватке?!

Претендент снова кивнул с ещё меньшей перспективой разделить ложе с молодой привлекательной женщиной.

– Ты хорошо подумал?!

Жульдя-Бандя машинально кивнул, и вовсе потеряв надежду.

– А ты скажи: «Я хочу спатки на кроватке», – Виолетта покинула «насест», подошла к кровати, скинула покрывало, подбивая подушки, показывая сим, что готова ко сну.

– Я хочу спатки на кроватке! – равнодушно выдохнул гость, утратив надежду окончательно.

– Нет, ты скажи с выражением, а то можно подумать, что ты всё-таки хочешь спатки на матрасе, а тебя заставляют спатки на кроватке, – Виолетта повернулась к претенденту на хозяйское ложе, дабы лицезреть унижения молодого самца.

– Я очень, ну просто очень, хотел бы спатки на этой чёртовой кроватке!

– Очень-преочень?!

– Аж в грудях печёт!

– Нет, ты скажи: «Очень-преочень, и не на чёртовой, а просто на кроватке».

У Жульди-Банди затеплилась надежда, как у хватающегося за соломинку утопающего. Он осиротил кресло: пав на колени, скрестил на груди руки, как вымаливающий прощения неверный супруг, и заискивающим голоском «запел»:

– Я очень, очень-преочень хочу спатки на маминой кроватке!

– А ты хочешь спатки на маминой кроватке один или с мамочкой?!

– От этих слов у «сыночка» в одно мгновение «проснулся» детородный орган, чего не смогла не заметить мамочка.

– Конечно, с мамочкой.

– Так бы сразу и сказал, а то всё вокруг да около.

Мамочка небрежно сбросила с себя халатик, оставшись лишь в золотой цепочке на шее. Подойдя к выключателю, который был почему-то в противоположном конце комнаты за книжным шкафом, мановением пальчика погрузила опочивальню в приятный полумрак.

Пробивающиеся сквозь гардины от фонарного столба лучи света растворяли тьму, и Виолетта уже более походила на порочную Венеру.

Обнаружив «останки» гостя под одеялом, она «нырнула» к нему, шёпотом тревожа тишину:

– А ты что здесь делаешь? А это что за безобразие?

Она сжала рукою «безобразие», к этому моменту достигшее самого безобразного состояния.

– Я надеюсь, ты не сексуальный маньяк? – вероятно, надеясь именно на это, прошипела на ухо своему постояльцу Венера.

– Нет – обнаковенный, – явно соврал тот, обеими руками с усердием массируя трепетную грудь….

Проснувшись с первыми лучами светила, наш неутомимый искатель приключений посмотрел на спящую красавицу. Он пришёл к нерушимому заключению о том, что вечером, в сиротливом свете восковой свечи или подглядывающих сквозь шторы лучах одинокого фонарного столба, женщины выглядят привлекательнее и заманчивее, нежели утром, как в предрассветной мгле свалившаяся с насеста или жердины испуганная курица, с всклокоченными и растрёпанными волосами.

Слегка подуставший от бурной ночи Жульдя-Бандя принялся набрасывать на листке воззвание к хворым и немощным.

Виолетта, проснувшись, свершила утренний моцион. С мраморным ликом, будто прощаясь, протянула брикетик четвертных.

– Оправдаю, отслужу, отстрадаю, отсижу (Л. Филатов), – не скрывая радости, торжественно пообещал Жульдя-Бандя, определив деньги в дипломат.

Прощаясь с Виолеттой, чмокнул её в щёчку, запеленав сие в поэтическую фланельку: