Олег Якушевич - Десять/Двадцать. Рассказы

Тяжёлый, одуряющий дым окутывал изнутри белый дом, и никто не заметил, как у крыльца заглох мотор, и на пороге появилась Надежда Константиновна. Она, хоть и не мать, но Владимира Ильича сразу признала. Что там случилось дальше – этого было уже не разобрать, только чекист у ворот слышал толи весёлый, толи истеричный женский визг, а потом всё затихло. До утра охранники боялись заходить в дом, а то, что увидели утром, не поддаётся описанию. А собственно говоря, вы и сами знаете, что может произойти в угарном доме, куда зашла разъярённая жена.

В тот же день военные седоки быстро отыскали ещё нетрезвого печника, без разговоров дали ему прикладом по башке, усадили в инвалидное кресло и увезли в сторону усадьбы.

Мельник

Кто-нибудь видел когда-нибудь живого мельника? Вот и этого никто никогда не видел. Он жил, разумеется, на мельнице и не занимался глупостями, как дон Кихот, ибо мельницы вещь не просто полезная, а сугубо необходимая и воевать с ними не надо. Но однажды к нему пришел тот самый дон Кихот.

Дон Кихот, будучи человеком довольно приятным, почему-то не поздоровался с мельником, скорее наоборот: без спросу завёл в помещение совсем некрасивого приятеля, которого называл Сашей, с таким же неприятным животным, и забрал всю муку. А что ещё можно забрать у мельника? Нет, мельника, конечно, можно полностью раскулачить и пустить гулять по миру, но дело происходило в Испании.

Впрочем, в Испании тоже можно кого угодно раскулачить.

Вот, к примеру, жил там такой дон Хуан Роберто – а дальше идёт очень длинная фамилия и я её, признаться, забыл. Это у нас всё просто, скажешь:

«Привет, Михалыч!» – и становится ясно, какому именно Михалычу в округе ты это крикнул. В Испании по-другому.

И к этому Хуану Роберто как-то прилетел, нет, не Антуан де Сент-Экзюпери, а лётчик из России, чью фамилию тоже не могу назвать, потому что он в прошлом веке прилетел в Испанию на гражданскую войну с секретной миссией. Впрочем, раз все участники драмы давно мертвы, то скажу, что его фамилия была Егоров.

Так вот про мельника. Со здоровьем у дон Кихота, как всем известно, было не очень хорошо, и есть ему мучное было нельзя. Поэтому он решил ограбить мельника, муку отдать крестьянам, а, призадумавшись, и полностью раскулачить его, как того Хуана Роберто. То есть разломать мельницу и сжечь. Да, а не поздоровался он с мельником только потому, что попросту того не заметил. Вы ведь помните, что мельников никто никогда не видел? Этого мельника вы тоже не увидите.

Так вот, к Хуану Роберто прилетел русский лётчик Егоров. Хуан Роберто не был мельником, он разводил коров для корриды. И однажды сажает лётчик Егоров свой самолёт на пастбище и национализирует всех коров Хуана Роберто, нужны, мол, для вашей же (тут должно быть непечатное слово) гражданской войны. Вроде как, тебе, дураку, это больше надо. Хуан Роберто, поскольку глядел корриду и сам по улицам бегал от своих же коров для адреналина, был человек горячий и полез драться к лётчику Егорову. Можно сказать, что сам напросился, и был не раскулачен, а застрелен из табельного пистолета.

У дон Кихота, как вы теперь все знаете, история другая. Их, историй, у него было много, но я расскажу про мельника, которого никто не видел.

Дон Кихот пришёл на мельницу и, поскольку, есть мучное ему было нельзя, то он решил на мельнице демонтировать оборудование и раздать крестьянам её составляющие детали на дрова. Правда, пока он занимался этим отнюдь не христианским делом, его оруженосец, испытывавший в походе постоянный голод, но которому также мучного есть было нельзя, зачем-то наелся этой самой муки и тут же умер от несварения желудка. Дон Кихот спустился сверху с очередной деталью, перепугался, когда увидел своего оруженосца в бессознательном положении, и решил ретироваться от греха подальше.

Ехал он на своём Росинанте до сумерек, пока конь не околел от непривычно быстрой езды. Тут только дон Кихот почему-то и вспомнил, что мельника он так и не увидел.

Жандарм

Жандарм родился в городе Остров Псковской губернии. Родился он очень давно, так давно, что стал жандармом ещё при Павле Первом. Будущий жандарм тогда пришёл, пешком как Ломоносов, в Гатчину и увидел дворец, а вокруг множество полосатых будок. Внутри будок стояли люди с усами и ружьями, и он, в отличие от Ломоносова, поленился учиться, и захотел стать похожим на людей с усами. Усы у него ещё тогда не росли, но на службу его взяли, потому что он ну уж очень хотел. Попал он в жандармерию. И он стоял, можно сказать, у истоков жандармерии. Многое он мог вспомнить и рассказать уже значительно позже, во времена Александра Первого: иногда начнёт, так сослуживцы на первой минуте хлопают его по плечу, говорят: «Хорош!», и переходят на свои глупые, повседневные темы. А на нашего жандарма и перестают обращать внимание.