Лион Измайлов - Дорогие мои

– Баня, – говорят. – Сейчас машину отремонтируем и в баню.

Колесо проколотое взяли, шину снимали просто. Положили колесо на землю и на машине на него заехали, вот и сняли.

Одни огонь развели, другие тормоза отлаживали. Очень скоро в баню пошли.

Баня раз в десять дней. Сегодня мужской день.

Мать Мочалова, Александра Васильевна, плохо слышит. Учительницей была в начальной школе. У неё в классе сразу все четыре класса учились. Первому классу задание даёт, второму – другое, третий класс отвечает, четвертый задачу решает. И все в поле внимания. Вот теперь плохо слышит. То есть даже если тихо говорить, без посторонних шумов, она слышит. А посторонние звуки совершенно перебивают ей слышимость. Она готовит нам еду. А мы в баню. Баня на берегу реки Городни. И там, в предбаннике, одежды человек с двадцати. Эти двадцать уже моются.

Я такую баню видел в 50-м году, под Клином, нас туда из пионерлагеря возили мыться. Печка в центре, у стены полки вдоль комнаты. Топят из предбанника. Старик топит. А когда женский день – его жена.

А уж внутри бани только водой поливают, для пара. Горячо. Веники ходят. Мне лично пяти минут достаточно. А им всем куда больше. Пар стоит, шумно, жарко. Я пошел в предбанник. Мы, конечно, с собой принесли. Тем более, что здесь ребята, которые мне машину ремонтировали.

Я не пью, а здесь никто и не настаивает.

Не пьешь – и не пей.

У меня приятель в Москве. Вид у него хулиганский, хотя он и пьесы пишет, а лицо – ну просто бандюган. И голос сиплый. К нему в бане алкаш пристал:

– Давай выпьем.

– Я не пью.

А он действительно давно завязал. А алкаш не отстает:

– Давай скинемся на двоих.

– Да не пью я.

– Ну, давай на троих.

– Пойми, – говорит приятель, – я не пью.

– Ну, хорошо, – говорит алкаш, – давай я возьму, ты в другой раз отдашь.

– Слушай, говорю же тебе, я не пью. Алкаш рассвирепел и сказал:

– Не пью. Ты на себя в зеркало посмотри. С такой рожей да не пить – застрелиться надо. Не пьет он!

Так и не выпили, но чуть не подрались.

Пришли мы с Мочаловым домой. Обедали. А кто-то ещё за окном камеру доклеивал и колесо собирал. А мы после обеда на мосту сидели. Мост – это такие сени. Дом состоит из кухни с печью и полатями. А в печи ещё люк такой есть. В него влезаешь и там, внутри печи, моешься после протопки. Комната разгорожена на две. При входе в дом этот самый мост. Что-то вроде сеней. Там прохладно, и продукты стоят, и в погребе тоже стоят, а справа в избе двор – пристройка, в ней обычно живет скот. А здесь, в мочаловском доме, просто сарай, да ещё и с туалетом, в который надо подниматься по лестнице. С моста ещё есть одна дверь в кладовую, которая называется сельник.

В этом сельнике с 1913 года складывались разные вещи. Здесь, в сельнике, и нашел Мочалов горшок с серебряными монетами. Коронационные монеты, начиная чуть ли не с Петра Первого. И штук двести николаевских рублей и полтиников.

Рубли были им сданы как серебряный металлолом, а коллекционные монеты Мочалов продал по дешевке любителям старины.

И из всего этого вместе взятого получилась шуба для жены Гали.

Сил у меня уже не было никаких, когда пришла соседка Вера спрашивать, не поедем ли мы в Калинин, а то у неё зуб болит. В Калинин мы не поедем, но можем поехать в Киверичи, там больница. Верка – соседка. Здесь все соседи, но эта Вера, кажется, близка Мочалову как подруга юности. Она мне показалась удивительно красивой. Куртка голубая, брюки эластик, голубые, резиновые сапоги – голубые. И глаза тоже голубые. И все это на фоне березовой кладки.

Я наконец-то, глянув на Верку, понял, как встречаться только с красивыми девушками. Просто надо всех девушек, с которыми встречаешься, считать красивыми.

Ушла Верка, сказав, что подумает. В тот день много народу приходило и спрашивало, не поедем ли мы в Калинин. Я даже бумажку на калитке повесил, где написал «В Калинин не поедем».

Сил не было никаких. Встал в 6 утра. Пять часов за рулем. Авария, ремонт, баня.

Но Мочалов неутомимый. Сказал:

– Идём в кино.

И вот мы идем в кино. Клуб – двухэтажный дом: сверху библиотека, внизу кинотеатр.

Бархатов – директор клуба, на полставки киномеханик, на четверть ставки – кассир, на одну восьмую – контролер, все остальное на общественных началах.

Бархатову сорок лет. Он раньше механиком работал. Ездил каждый день в райцентр, а потом мать заболела. Ему сказали – давай на год в директора клуба, вот он уже 6 лет и директор.

– Сегодня детский фильм – «Мальчик и океан», – говорит Бархатов, – видишь, на двухсериный никто не идет, пустил детский.