Борис Кригер - Маськин зимой

– Да, Монтень просто душка, – подтвердил Плюшевый Медведь. – Он всегда говорил: «Изумительно суетное, поистине непостоянное и вечно колеблющееся существо – человек. Не легко составить себе о нём устойчивое единообразное представление» [29]. Единственное, что в нём постоянно, – так это неизбывная дурость!

После отъезда Резинового Ёжика Маськин с Плюшевым Медведем решили навестить ещё одного друга, Монаха, который, в отличие от Ёжика, посвятившего свою жизнь научным бдениям, принёс в безвозмездный дар свои скоротечные понедельники и взбалмошные субботы не менее великому делу, чем наука. Он стал монахом, посвятив себя (вы подумали, что я скажу – Богу, ан нет)… религии. Это, увы, не одно и то же…

Вы скажете, что, мол, неужели и в наши дни такое ещё случается? А как же. Ведь это только кажется, что наши дни чем-то отличаются от не наших. Конечно, если раньше в том монастыре проживало двести монахов, а теперь только восемь, это можно принять за значительное изменение, однако скорее по количеству, чем по сути.

Жизнь в монастыре мало изменилась с пятнадцатого века, разве что появились компьютеры и электричество. Монах когда-то в мирской своей жизни был выдающимся художником с исключительным, редким талантом. Он прекрасно писал чарующие, мудрые стихи…

Но эти годы давно ушли прочь, и теперь для него настала монашеская реальность, обретённая и заслуженная многими годами послушничества и соблюдения обетов бедности и безбрачия…

Монах принял Маськина и Плюшевого Медведя нарочито приветливо, хотя казался равнодушным. Лик его был спокойным и просветлённым, как у выздоравливающего умопомешанного. Он познакомил их с настоятелем монастыря, и тот с интересом разглядывал необычных посетителей, а затем, услышав, что Плюшевый Медведь в детстве учился в одной школе с Монахом, глубокомысленно возвестил, что, мол, каких разных выпускников производила эта самая школа…

Монах даже пригласил гостей к обеду, которым он особенно гордился, потому что приготовил его сам. На обед подавали авокадо, политое уксусом, и довольно вкусную лазанью. Дежурный монах обносил всех хлебом и прочим съестным. Всё было чинно и степенно, как и много веков назад. За обедом было не принято разговаривать, и поэтому один монах читал вслух какой-то альманах. Монахи изредка посмеивались над услышанным.

После обеда гостей усадили в уютной комнате с окнами в витражах, и началась несколько невразумительная беседа.

– Слушай, Монах, – шутливо сказал Плюшевый Медведь, потирая пузико после обеда, – скажи по совести, ты в Бога-то веришь?

К удивлению Маськина, Монах совсем не обиделся; было видно, что посетители всё время задают ему подобный вопрос, и он даже ласково пояснил, что если бы не верил, то иначе что же тут делал бы? Хотя прямо на вопрос так почему-то и не ответил.

Плюшевый Медведь всё-таки не совсем поверил в искренность Монаха, но оставил свои сомнения при себе. Экое перевоплощение! Весельчак, любитель женщин, выпивки, острослов, бунтарь – и вдруг монах! Он хорошо помнил своего школьного приятеля, и у него как-то не укладывалось в голове эдакое несусветное, можно сказать магическое, преображение. Познакомился Плюшевый Медведь с будущим Монахом в субтильные годы их совместного детства, при весьма интригующих обстоятельствах, когда Монах ткнул Плюшевому Медведю пальцем в глаз. Ничего страшного не произошло, потому что Монах промахнулся, но Плюшевый Медведь, хотя Монаха и простил чистосердечно, однако пальца его до сих пор как-то побаивался. Плюшевый Медведь припомнил хлёсткие строчки, написанные будущим Монахом в юности:

Или другие:

– Я тебе так скажу, – как бы внезапно, заученно разоткровенничался Монах, сделав вид, что стихи его более не интересуют, хотя когда Медведь декламировал забытые строчки, самодовольно шевелил губами ему вослед, – жизнь для меня началась только тогда, когда я ушёл из мирской жизни в духовную. Это было моё второе рождение!