Маргарита Антонова - Маринкины истории

Я больше всего любила зернистую. От ястыковой (жировой по–другому), нити жирка застревали в зубах, а паясная (прессованная как сыр) неприятно липла к зубам, а зернистая – то самое! И опять же, белужья – больших размеров серые икринки были слишком жирные, севрюжьи – мелкие, а осетровая – самое блаженство.

Меня никто не ограничивал в количестве употребляемой икры. Берешь кусок хлеба, накладываешь на него бугром икру, наливаешь горячий сладкий чай и все – ты на небе от вкуснятины.

А городские? Сядут рядком, как курята, в руке по тонкому кусочку хлеба, на нем размазана чайная ложка икры, и жуют в сухомятку. Разве так едят икру!? Ой…

***

Во дворе росла клубника. Бабуля вставала раньше всех, шла к грядке и собирала на блюдце самые крупные спелые ягоды, мыла, посыпала их густо сахаром и накрывала пиалой. Это для меня.

Она никогда меня не будила по утрам: во сколько встану – во столько и встану. Я просыпалась, шлепала в ночнушке босиком из дома в кухню, зевая и потягиваясь по дороге и еще не умываясь, залазила на свой табурет, а она мне клубнику на стол ставила.

– Ешь, – говорила она.

Сколько любви и нежности было в ее стареньком глазе. Так уж случилось, что второй глаз ей выбил нечаянно мой отец при мне. Но это из других историй. А стеклянный глаз не прижился.

И я ела, я никогда больше в жизни не ела такой вкусной ароматной клубники! Бабулечка моя!

После бабули просыпалась тётушка и тоже шла к клубнике, собирала, что осталось, и тоже посыпала сахаром для своих внучат. Но ее ягоды были уже мельче. Однажды она спросила у бабули:

– Мам, ну вот почему ты собираешь клубнику для Маринки и никогда не соберешь и для моих внуков заодно?

– Маринка – моя внучка, а они – твои, вот и собирай сама для своих, – отвечала просто бабушка.

Почему она собирала только для меня? Может потому, что старшие внучки были уже замужем и имели своих детей, а я поздний последыш с разницей в двадцать пять – тридцать лет с ними?

Я любила бабулю. И тётушку свою любила, могла повздорить с ней, а могла и поласкаться.

Просто до сих пор не люблю, когда зарятся на мою свободу.

На дворе конец 80-х. По всей стране, и не только нашей, посылки летали «аки ласточки», во все стороны. Кто посылал дефицитный товар, купленный по просьбе родных, друзей или знакомых, а кто отправлял друг другу просто гостинцы.

У нас в Сибири оставалось много родни после переезда от туда деда с семьей сюда в Астрахань и посылки между нами летали чуть реже, чем письма.

Мы посылали варежки, шарфы, рыбные консервы всевозможных составов, и, обязательно, сухую рыбу, а они нам дары Сибири.

Почта тогда работала быстрее и оперативнее – ягоды даже не успевали портиться; маринованные грибы в стеклянных банках (лисички, грузди, белые и другие) не разбивались; конфеты: шоколадные, карамельки, леденцы, ириски не размазывались кашей в пакетах.

В очередной раз нам пришла посылка. Пока дед ее вскрывал, я в нетерпении кружилась вокруг него с ящиком.

– Ну, дед, давай быстрей, что ты возишься!? – торопила я его.

Дед только улыбался и специально возился медленнее, чем и подогревал мой и без того неимоверный интерес: что там на этот раз? Мама протирала стол.

Наконец посылка вскрыта! Я заглянула внутрь. Там лежали два больших кулька разных конфет и половину ящика россыпью занимали какие-то красные маленькие круглые ягодки. Дед пододвинул ящик ко мне ближе, предусмотрительно вытащив конфеты.

– Что это? – спросила я, показывая на ягоды.

– Бери, сама узнаешь, – посмеялся дед.

Я, глупое наивное дитя, не чуя подвоха, набрала полную горсть этих загадочных ягод и высыпала себе в рот. На пару секунд моя мимика просто застыла. Я стояла и моргала, не зная, что делать: выплюнуть или проглотить. А они наблюдали за моей реакцией с застывшими улыбками, не произвольно кривя лицо. Затем мое лицо исказила такая гримаса, что мама с дедом не удержались и засмеялись в голос.

Клюква. Будь она не ладна. Я ведь никогда до этого момента ее даже в глаза не видала. Поначалу я обиделась на них, но видя их смеющиеся лица, представила свою мордашку, не удержалась и рассмеялась тоже.

Дожевывать я, конечно, не стала. Потом мама сварила из нее варенье и, вот тогда, я уплетала ее уже ложкой, не переживая, что меня окончательно перекосит.

***

А конфеты дед расфасовывал по пакетам и относил в подвал (погреб), там вешал их на загнутые крючком гвозди и вбитые в потолок. На двери подвала висел хороший такой амбарный замок. Ключик от это «золотого» подземелья находился у деда и попасть туда без его ведома было никак не возможно. Поэтому конфеты были близко и так нереально далеки от меня. Нет, конфеты на кухне были, но выдавались строго по выдаче, поэтому перееданием конфет я не страдала. Вот поэтому меня так манил подвал.