Маргарита Антонова - Маринкины истории

– У Катьки своей спроси! – с раздражением в голосе ответила я.

И рассказала ему, как прошла дойка. Дед долго смеялся.

Когда позже дома прошелся разговор на тему: брать телку или не брать, я отчаянно молилась, чтоб даже не вздумали. Мало мне одной козы что ли?

А вот козел был! Ласковый, добрый, любил танцевать (забирался по ступенькам и запрыгивал на крышу бани, чтоб его видели все, кто шел мимо нашего дома) и любил чесаться. Козлятки были по-детски непоседливы, и тоже добры и милы.

Одна Катька кровь мне пила нещадно.

Как много тогда было детворы в селах!

Мы, как муравьи – лазали, где непопадя: и по заборам, и по деревьям, и по мусорным свалкам, валялись в песке, купались…

Мне было лет пять – шесть (в школе я еще не училась), а двоюродному брату Сережке (моему брату, моему другу и моему «сотворильнику») восемь – девять. Лето. Жара. И, кстати сказать, проказничали мы в основном всегда летом. Сезонное что ли у нас это было?

Идем мы по улице, от безделья пинаем камушки. Я нашла старую перегоревшую лампочку. Подбежала к ней, разбила ее о землю в сторонке от дороги, отбила хорошенько осколки от цоколя.

– Сорри какая! – я зажмурила один глаз, а ко второму поднесла цоколь «внутрянкой» к себе. Когда так через цоколь смотришь на солнце, там внутри что-то такое переливается каким-нибудь одним определенным цветом. У каждого цоколя был свой цвет. Мы собирали лампочки, иногда утаскивали из дома вполне себе еще рабочую лампочку, разбивали их, осторожно отбивали оставшиеся осколочки, чтоб узнать какие цвета нам попались на этот раз.

У нас уже целая коллекция была – можно на выставку отправлять. Но вот, если родители хоть раз увидели, как мы лампочки иногда выкручиваем – таких бы нам оваций отвесили. Потому (и не только!) наука партизанства нам была хорошо знакома. Это сейчас надавать ребенку по мягкому месту – арест и тюрьма, а в дни нашего детства – это был вполне гуманный способ воспитания. И хорошо еще, если только рукой и только по заднице…

Возвращаемся к нашему ленивому бездельному шествию.

На мне были майка и шорты (другой одежды я не воспринимала), на брате тоже майка и шорты. Идем, плетемся, думаем – чем заняться. И, знаете, преступления очень часто нас сами находили.

– Смотри, – говорит брат и показывает рукой на сетчатый «выгул» для домашней птицы.

Если во дворе не хватало место для «выгула», то его делали со стороны улицы. Внутри двора курятник, в заборе делали квадратное отверстие на улицу и небольшую часть территории около забора в виде куба затягивали сеткой, чтоб птице было место погулять на воздухе.

Мы неслышно подкрались. Сморившись от жары, там спали утки. Мы, стараясь не шуметь, разрезали несколько ниток сетки стеклышком от разбитой лампочки.

И в тот момент, когда брат стал пролезать в эту дырку, утки проснулись. Что началось! Куда перья, куда утки, кряканье! И в этом мельтишеньи перьев, уток и пыли по «выгулу» металось тело брата. Я стояла и с любопытством наблюдала за этой вакханалией. Наконец, с довольным лицом победителя из дырки вылез брат. Утки слиняли внутрь двора. Но одна ему все же досталась!

– Снимай майку! – скомандовал он мне, забыв, что на нем тоже майка и по размеру больше моей.

Я, не споря, быстро сняла майку и протянула ему. Он закутал в нее утку, и мы ускоренным галопом, прямо карьером, бросились домой.

Это я описываю так долго, а действие все это произошло в считанные секунды, не больше.

Прибежали к нему домой, но зашли с заднего двора, опасались нарваться на тётку, протиснулись между коровником и забором ,и только там выпустили утку. Вот зачем она нам была нужна? И что теперь делать с ней, мы знать не знали, ведать не ведали.

Мы смотрели на нее, а утка, ошалевшая от всего произошедшего, так и сидела на том месте, куда мы ее положили.

Немного подумав, решили:

– Пусть живет здесь, а мы будем еду и воду таскать ей.

День таскаем, второй. На третий день его второй дед пошел коров кормить…

– Галина! – закричал дед, возвращаясь с заднего двора. – Галина! – он что-то нес в руках.

– Что? – отозвалась тётка.

– Смотри! Это что такое? Откуда? – спрашивал у нее удивленно свекор. – Пошел коров кормить, слышу: за задней стеной кто-то крякает, залез туда, посмотрел, а там…– и он протянул ей нашу утку.

Хм, откуда она тоже могла знать?

Вечер. Мы, набегавшись, примчались домой. Есть хотелось и спать. Но сначала нас ждал допрос с пристрастием в виде выкручивания ушей. Сопротивлялись мы, правда, не долго, да почти сразу и раскололись, кому охота без уха остаться и признались когда, где и у кого сперли утку. А вот на вопрос: зачем? Ответить не смоли. Сами не знали.