Ростислав Соломко - Жизнь? Нормальная [сборник]

— Н-нет.

— Плохо. Так вот, седой полковник Шкуро умен. Примитивно, пошло, но умен. Он руководствовался доктриной следствия: настоящий убийца — а черный пакет убил его — тот, кто вне подозрения.

— Значит вторым были вы?

— Поздравляю вас, честный Ватсон. Впрочем и здесь вы несколько промахнулись. Первым был я.

— И вы написали этот памфлет? На самом деле?!

От неожиданности и удивления тело Сашина одеревенело. Словно манекен в обвисшем пальто, стоял он перед Мефистофелем-Линчевским.

— Вы понимаете хоть теперь, что вы спасли меня? Что было бы, если б не вы, благородный, милый Сашин? Здесь не надо воображения. Все пошло бы по отработанному сценарию. Не сразу, но все чаше заваливались бы проекты моего отдела на техсовете. Отсюда, естественно, невыполнение отделом плана. Отсюда — непригодность Линчевского, как начальника отдела… И запомните — я не писал этих глупых пасквилей, обутых в черный пакет. Хоть я и сказал вам всю правду…

Сашин с сожалением слушал. Линчевский ломался или в нем жил волк, загнанный на пятачок между истиной и… Зачем, зачем он боролся за существование и тогда, когда это было ненужно? Честный волк… В котором не было веры.

Перед Сашиным стоял человек, подложивший тогда ему в стол опасный черный пакет. И, безусловно, истинный автор памфлета. По традиционным моральным меркам Сашин должен был считать его заклятым личным врагом. Но не было сейчас ни вражды, ни гнева в душе Сашина. За всем происшедшим где-то стояла высшая правда, правда очищения, настоящая польза для того дела — общего, нужного дела, о котором говорил Рожнов…

Линчевский приподнял было мнимую шляпу.

— Ч-черт. Потерял. Ну все равно.

И собранный, насколько может это сделать вдребезги пьяный непьющий мужчина, он зашагал по тому направлению, по которому его увлекал Сашин. Сашин наблюдал за ним, пока тот не сошел с моста.

Сашин почувствовал свет за спиной и увидел свою тень. Свет был, но только сейчас он почувствовал этот свет спиной, как нечто материальное, как давление. Сашин опустил глаза, как бы не смея смотреть на белое зарево, и вдруг повернулся лицом к старому зданию Ленинской библиотеки, «дому Пашкова».

Искусно и щедро подсвеченный на холме парил белый Московский Парфенон.

Продолговатые окна и очень высокие колонны устремляли центральный корпус вверх. Симметричные флигели, словно два могучих крыла, как бы напряглись для взлета.

Все возвышалось на крутом косогоре, в оттепели сочно-зеленом, как заливной луг, как озими весной.

Это был белый лебедь, взлетавший с зеленой русской земли…

Можно ли типичный рассказ назвать повестью? Автор ознакомился со «Словарем литературоведческих терминов» и понял: «Нельзя. Но если очень хочется, то можно». Автору хочется очень. Поэтому —

После ужина мужчины перешли в кабинет хозяина.

Николай Владимирович отпил глоток токайского, закусил ломтиком сыра и, удобно расположившись в покойном кресле, некоторое время пребывал в молчаливой задумчивости.

— Тишина. Дорогая тишина. Размыслительная тишина, — наконец молвил он. — Хочется вспоминать. Быть понятым.

Николай Владимирович смотрел на псевдоугли электрокамина через закрытые веки.

— Я не намерен рассказывать вам, как акула раскрыла пасть, чтобы поглотить меня, парализованного ужасом неотвратимой смерти. Слушатель наперед знает, что будет спасительное «вдруг» и что я — вот, перед вами — сижу и пью токайское, — он приподнял бокал и иллюстративно отхлебнул, — и закусываю его сыром. Да, я пью вино, работает мое тело, — он развел и скрестил ноги, — служу, а меня нет. Я умер.

Мы заинтересованно молчали, не нарушая уместной паузы.

— Хочется рассказать об этом просто, ибо проста реальная смерть. Здесь нужен безыскусственный рассказ. Замечаете парадокс: безыскусственный рассказ — это ведь и есть искусство!

С оправданным самодовольством Николай Владимирович омочил губы вином.

— Это, как-никак, рассказ с того света. Как пересказать гамму ощущений в ситуации, когда душа расстается с телом? Буду рассказывать просто, как Чехов, Тургенев, Моэм, Цвейг, Лев Толстой — без театра, без позы. И без их силы, конечно.

Он оценивающе осмотрел нас и начал?

Итак, я умер 1-го апреля этого года, когда находился в командировке в городе Н.