— Григорий Александрович! — удивился мне Дуликов.
— Ну, какие здесь новости? — отвел я его слегка в сторону.
— Бернера прочат главинжем на Опытный завод.
— Кто вместо него?
— Прохоров.
— А почему не Голтяев?
— Вам это не ясно?
«Предельно ясно», — подумал я. — «Прохоров — служба информации».
— Меня от вас отобрали, — как-то без сожаления бросил Дуликов.
«Разваливают отдел!» — Я с усилием продолжал улыбаться.
— Простите, Григорий Александрович, запарка, — отвел в сторону глаза Дуликов и затрещал каблуками, спускаясь.
— Вас повысили? — крикнул я вдогонку.
Он безнадежно махнул рукой.
…Выждать, претерпеть, выстоять. И вписаться в конце концов. Вписаться в актив. Чтоб было «ты» и бдительная откровенность за дымком папиросы. Чтоб была рыбалка, где каждый молчит в своей лодке. Чтоб подчиненных называть «народом». Чтоб сдержанно пожаловаться: «У моей барахлят свечи». Одним словом, чтоб быть комильфо…
В коридоре из недалекой двери вышел Голтяев.
— Семен! — крикнул я.
Он обернулся, нахмурился и скрылся в соседней двери.
Холодок скверного предчувствия пробежал по телу, когда я взялся за ручку двери своего отдела. Я рывком открыл дверь.
Из-за кульмана выскочила Эльвирка:
— Убиться можно! Во загорели! Приказ читали?
По тому, как она льстиво смотрела на меня, играя телом, я понял…
Господи! Неужели?!..
Она пошла на меня, покачивая плечами и бедрами в противофазе.
— Поздравляю вас, начальник отдела Мезенин, — и с фамильярностью кокетки-самородка она изящно протянула мне руку.
Я был готов зацеловать эту руку!
Я был готов ввинтиться в прыжке, как футболист после гола!
Я был готов…
— Спасибо, Эльвира Николаевна, — просто ответил я и слегка пожал ей руку.
Она села за кульман, а я прошелся по пустому отделу.
На первых минутах не солидно бросаться к доске приказов.
Я прошел к Эльвире за кульман. От неожиданное ги она выронила моток мохера вместе со спицами. Я под» нял и то, и другое, сел рядом и положил свою коричневую руку на ее бледненькую, доотпускную.
Она смотрела в окно, но видела меня своим височком с темной слабой жилкой, слышала маленьким красивым ушком.
— Ведь мы с тобой давно работаем, Эльвиш, верно?
Моя рука почувствовала слабый импульс в ее руке.
Если б Эльвира была пушистой белорозовой собачкой, у нее настороже вскочили бы ушки.
— Мы всегда с тобой были друзьями. Ведь так? — Я чуть пожал лежащую на столе ее нежную, еще не загрубевшую в домохозяйстве ручку с черным пятнышком от туши на среднем пальце.
Она изучающе посмотрела мне в лицо.
Я тоже смотрел в ее лицо. Ласково, пытаясь передать нужный мне настрой. Пухлые губы дурочки, милый носик и по-своему умные, схватывающие свое, бабье, глаза, отправляющие информацию в свой куриный мозг. Он не вместит в себя все явление, а выстрелом хоботка выхватит самую бабью суть, пережрет ее и отправит снова в глаза, в которых она, бабья суть, будет вся на виду — вульгарная и точная.
«К чему он гнет?», — говорила эта суть в глазах Эльвирки.
— Как бы хотелось иметь теперь, в новых условиях… Хотелось бы создать дружный коллектив единомышленников. (Паук в ее мозгу, по-видимому, напрягся; это было видно по ее глазам.) Как нужно знать современному руководителю чаяния каждого, что думает он…
Ей-богу, разговаривай я сейчас с мужиком, тот подумал бы: «Действительно здорово. Когда… эта… здоровый коллектив». Но Эльвиркин паук сделал здесь свой хищный прыжок и схватил суть за тонкую шею у затылка.
Эльвира опустила очи долу.
Затем подняла веки. Честно, просветленно смотрели ее глаза. На щеках проступал застенчивый румянец.
Она взвешивала.
— В отделе вас йена…
— Не надо. Понял. А Кира Михайловна? Как отнеслась к моему назначению? — спросил я о лидере оппозиции.
— Она сказала, Что Главный животом чувствует…
— Не надо. Понял. Что в СКВ?
— Бернер — «царская невеста».
(Так называют у нас кандидата в главные инженеры на Опытный завод. План выполнить там невозможно. Сложился железно отработанный цикл: Главный обхаживает обреченного; полгода новый главинж бьет по дезорганизации на заводе; следующие полгода дезорганизация бьет по главинжу. Финал — инфаркт. Или разжалование «с треском».)
В ручках потенциальной бабушки замелькали спицы.
— Он может уйти, — говорю я, рационально направляя шерстяной ручеек.
— Куда он уйдет? Через три года на пенсию…
Теперь — читать приказ.
Читать дальше