Array Коллектив авторов - Морские досуги №5

На «Балтийском-66» кокша плохо переносила качку, и в сильный шторм за нее готовил боцман и тогда несколько дней экипаж ел одни макароны. Наставник поднялся в ходовую рубку. На мостике было несколько человек — капитан, вахтенный штурман, рулевой и несколько офицеров, свободных от вахты. Все молчали, но эта тишина была обманчива, как затишье перед бурей. Любое неосторожно сказанное слово могло взорвать эту тишину. Слышно было только, как позванивают чайные ложечки в стаканах. В луче прожектора было видно, как огромные волны ударяют в нос судна и оно зарывается в волну, содрогаясь от напряжения, и винты, выскакивая из воды, начинают бешено крутиться. Волна перекатывалась через палубу, и судно становилось похожим на подлодку в надводном положении. В следующий момент нос судна задирался к небу, и оно с натугой начинало забираться на очередную волну. С каждым ударом волны был слышен скрежет корпуса судна, наставнику даже показалось, что это звук рвущегося металла, но он отогнал от себя эти мысли, и уж тем более не стал спрашивать об этом у капитана. Шторм — это не только испытание на прочность судовых конструкций, но и испытание на «прочность» каждого члена экипажа. В экстремальной ситуации сразу видно кто чего стоит. Каждый в эти минуты думал о своем. Наставник думал о том, что без раздумий пожертвовал бы машиной, о которой он столько мечтал, если бы от этого зависело благополучное прибытие в порт назначения. В такую погоду нечего было и думать выходить на шлюпочную палубу, чтобы дополнительно раскрепить машину, и оставалось только надеяться на прочность слингов. Мысленно наставник дал себе слово, что поставит свечку Николаю Угоднику, покровителю моряков, и Казанской божьей матери, как только судно придет в порт. Почему именно Казанской божьей матери он не знал, это первое, что пришло ему в голову.

Светало. Шторм стал стихать. На гребнях волн еще пенились барашки, но ветер начал слабеть. Теперь он изменил направление и дул прямо в корму, подгоняя судно. Судно, все также, ныряло и взбиралось на волну, но бортовая качка стала почти незаметна, а килевая качка переносится намного легче, чем бортовая. На радаре уже четко отбивался берег, через несколько часов судно должно быть в Гданьске. Внутреннее напряжение спало и стали слышны разговоры и шаги заступающих на вахту. За несколько часов до захода в порт, когда уже невооруженным глазом был виден берег, наставник еще раз вышел на шлюпочную палубу. Сейчас уже можно было расслабиться и внимательно осмотреть и машину и расположенные рядом судовые конструкции. Натянутые, при креплении машины, слинги растянулись и провисли, но, все-таки выдержали нагрузку и не оборвались. Наставник вздохнул с облегчением. Он представил, что было бы, если бы слинги не выдержали, и машина бы билась о шлюпбалки, уродуя и себя и судовые конструкции. Ее даже не смогло бы смыть за борт, т. к. между шлюпбалками и кормовой частью надстройки было слишком мало места. Наставник еще раз подумал, что обязательно, по приходу в порт, поставит свечки в церкви и обязательно выпьет за благополучное окончание рейса.

Через несколько часов судно пришло в Гданьск, а еще через несколько дней встало под погрузку в Калининграде, откуда механик-наставник перегнал машину в Москву.

Свечки Николаю Чудотворцу и Казанской божьей матери наставник поставил уже в Москве, в храме Сергея Радонежского.

Низкое северное небо было затянуто рваными серыми тучами. Моросил мелкий, противный дождь. В небольшой гавани, у старого покосившегося причала стоял ржавый, со следами облезшей краски буксир. Со стороны моря шла небольшая волна и старые швартовные канаты то натягивались, то давали слабину и тогда между причальной стенкой и бортом буксира раздавался плеск волны. Старый буксир покачивался на волнах и терся о причальную стенку рваными автомобильными покрышками (кранцами).

На «носу» и корме буксира уже плохо читалось название судна, но на рубке, куда не доставали волны, название было отчетливо видно. Буксир назывался — «Пурга», и было видно какой он старый и неухоженный. Иногда на него приходили какие-то люди и скручивали с него какие то детали или срезали автогеном трубы и куски металла. Скрежет и лязг металла напоминал стоны больного старика. Буксир напоминал старого, больного человека, который когда то много и честно трудился, а когда состарился, то оказался никому не нужен. Он был еще жив. Смерть корабля наступает когда его режут на металлолом. Люди еще не решили, что с ним делать. Если точнее, то решили, вопрос был только в том когда это сделать. И он стоял, медленно покачиваясь, у причала и вспоминал свою жизнь.