Array Коллектив авторов - Морские досуги №5

— Сережа, ты как?

Это он меня спрашивает. У меня видок, похоже, такой же, хотя, по идее, должен быть получше, посвежее, потому как я только что пришел на вахту после так называемого отдыха. По идее, должен смотреться веселым и румяным, но, увы… Перед вахтой, в каюте, мельком глянул в зеркало над раковиной в промежутке, пока ее пугал — такая физиономия приснится — заикаться начнешь.

Но какой, к черту, отдых, когда тебя вышвыривает неведомая сила из твоей же законной шконки и норовит «приземлить» на палубу каюты? Плюс ко всему, ты сам каждые пятнадцать минут вскакиваешь «кинуть смычку» в раковину. А «кидать», простите за откровенность и за подробности, уже больше нечего, одна желчь, и ее уже нет практически: не успевает репродуктироваться. Не из чего.

Пятые сутки камбуз почти не работает. Варят только картошку в мундирах и подают с селедкой тем, кто еще остался в «живых». Судно заваливает так, что кастрюли, хорошо закрепленные на печи, попросту остаются без воды: она выливается при крене, остается мизер. Какая тут варка супа-борща? Да и кому? А картошки в мундирах сварить — это вполне реально. Только вот селедку чистить палево — так и подают с кишками. Кто в состоянии, тот сам себе почистит и товарищу поможет. А компота нет, не варят: выливается.

По судну носится запах «блевантина». Выходить на палубу категорически запрещено. Да и кто попрется? Дураков нет: смоет мигом.

Судовые работы не ведутся, народ предпочитает лежать в коечках. Приказ лежать в коечках… Такой желанный там, в тихом омуте. Но в тихих омутах такие приказы не отдают. Их отдают только в подобных ситуациях.

Кое-кто пугает унитазы и каютные раковины. Приборка не делается: и женщины, и часть матросов, в чьи обязанности входит приборка, лежат вповалку без всяких приказов. Да и кому она теперь нужна? Кто спросит сейчас за грязную палубу, немытую посуду, бардак в каютах. Приборка — потом, и вещи на свое место тоже потом (у меня один нештатный стул лежит в свободной шконке, так надежнее, не будет по каюте «гулять» бесконтрольно).

Палуба проваливается вниз — спустя мгновение несется вверх. Судно падает с восьмиметровой высоты и ударяется о воду с таким грохотом и содроганием, что кажется, будто днище впечатывается в асфальт. По идее, от таких ударов швы должны разойтись, весь набор свернуться, а сам пароход — пойти на дно. Но нет, опять взлет, как на трамплине, как-то боком; мгновение в наивысшей точке, получение крена на другой борт — и падение вниз; удар, смена крена, взлет с дифферентом на корму — падение носом с креном уже на другой борт… Три тысячи тонн водоизмещения мотает, как скорлупу.

Это мы называем «четыре степени свободы». Почему четыре? Не знаю, не я придумал, но если умудриться подпрыгнуть на одном месте, приземляться ты будешь в любой из четырех сторон, возможно, даже на переборке. Поэтому и свобода четырехсторонняя.

Работает только вахта. Вернее, стоится только вахта. Идут пятые сутки поиска. Когда это все кончится? Никто не знает, кроме Господа Бога, который на исходе пятых суток поиска все-таки подставит под лучи нашей РЛС потерянный док с людьми на борту.

Но это будет только через двадцать четыре часа. Двадцать четыре часа!!!

А пока… где Бог, а где мы! Но, похоже, все еще не бросил нас…

— Сережа, ты как?

Что ответить ему, кроме того, что обязан ответить? Хотел бы иначе, но «иначе» означает потерять уважение. Прежде всего — к самому себе. Хотел бы вообще быть не здесь, а далеко-далеко, где нет никакого моря, ЦПУ, сводящего с ума недосыпа, запаха соляра, блевантина и селедки с картошкой

— всего того, что окружает меня. Но…

Он знает ответ и все равно спрашивает. Я знаю, что он знает, но все равно отвечаю:

— Нормально. Вахту принял…

Когда-то он был совсем новеньким.

Красив был необыкновенно!.. Развитая надстройка, три трюма — два впереди, один за надстройкой перед вздернутым ютом. Высокий нос ледокольного типа. Корпус слегка дутый, ровненький словно яичко, поражал плавностью обводов. Основательные мачты со стрелами — тяжеловесами…

Сиял только что наложенной краской — белый верх, черный низ, ослепительно белая полоса ватерлинии с овалом грузовой марки, под которой покрытый бурой антикоррозийкой борт уходил под воду… Смотрелся, надо сказать!

Рвался поскорее отвязаться от стенки и… ринуться туда, для чего он был построен — в море. Скорей! Скорей! Ну что там возятся, налаживают, достраивают — перестраивают. Сколько можно!