Теперь подвинемся с другой стороны повествования. Есть в «нашенском городе» неподалёку от бухты Золотой Рог учебный отряд подводного плавания. И разместился он почти у вершины сопки, именуемой местными «Дунькин пуп». На соответствующих пропорции местах возвышались «Дунькины груди». А наша школа подплава была первейшей среди школ всего учебного отряда. И по сему ограждалась дополнительным забором как на даче Хрущёва: высоченным и с «окантовкой» из колючей проволоки. Так что попасть к нам можно, лишь минуя ДВА КП.
Как водится, курсанты к окончанию учёбы, перед выпуском «годкуют». А это означало, что все непотребные работы уже перекладывались на плечи вновь прибывших. Так и шло: первый год — «без вины виноватый»; второй — «хождение по мукам», третий — «весёлые ребята, а уж четвёртый — «у них есть Родина». Так что нам предстояло хождение по мукам, то есть определяться с экипажем.
Но тут…Начальство порешило, что соков в нас ещё достаточно и можно жать. А требовалось из учебного корпуса «сделать конфетку»: чистить, драить и красить. Лозунг задан: «Краски не жалеть!!» Так заявил на общем построении как вновь прибывших на учёбу, так и нас, — выпускников наш наипервейший начальник, он же глава школы.
И надо такому случиться, что именно в эту пору упомянутый начальник школы № 1 подплава капитан 1 ранга Эпштейн купил себе… «горбатый» Запорожец. И не смейтесь! Тогда это был кусочек счастья на колёсах. Так что офицер в нём души не чаял. И, попирая все каноны режимности, Эпштейн под восхищёнными взглядами сослуживцев торжественно проезжал одно КП за другим. В апофеозе своеобразного действа начальник разворачивал машину по большому кругу на плацу перед зданием корпуса. И, насладившись ездой в ПЕРСОНАЛЬНОМ авто, ставил его прямёхонько под окнами. Стояла августовская жара.
Аврал с покраской был в разгаре. Нами овладел раж руководства молодыми: «Принеси, унеси, подкрась, выкинь к едрени матери, «кому спим!!» А остатки суперэмали польской всех цветов сливали в камбузный лагун литров на 50. Насливали едва не половину, и пора было снести «добро» в гальюн, что на сопке метрах в пятидесяти. Кстати, офицерский санузел был всё-таки в тепле, то есть тут же.
— Эй, вот эти двое! Ко мне! — будто копируя старшину роты мичмана Баштана, произнес Стас Михайлов.
«Двое» подошли, и Стас вручил им посудину, пояснив задачу: «Шнуром, салаги! Пять минут на всё. Вылить смесь и махом сюда! Время пошло!» И салаги тут же «рванули под уздцы». Никто особо не обратил внимание, что уж больно «шнуром» справились матросы с заданием. Главное — справились и вовремя. Молодцы, одним словом, службу поняли.
На пожаре так не кричат, как кричали минут через десять под окнами школы. Мы высунулись поглазеть, ведь окна были все настежь. Между плацем и КП сновал военный люд всех званий и рангов. Они орали, стенали, матерились. «Скорее всего японцы что-то насуропили в наших водах. Да и не мудрено: во Вьетнаме шла война.» — подумалось нам. Но, как видно, стряслось нечто неслыханное: бежал САМ Эпштейн прямиком к школе. Следом за ним семенили дежурный по КП и начальник караула с двумя вооружёнными матросами из караулки.
И тогда мы глянули под стены нашего здания…И, о боже! Под палящими лучами солнца переливался всеми цветами радуги и её оттенков АВТОМОБИЛЬ капраза… Так вот куда эти стервецы сбагрили краски «шнуром»! Они попросту шандарахнули её не глядя в первое же окно этажом ниже. И надо же было угадать прямёхонько на раскалившийся во владивостоцком зное корпус злополучной «мыльницы».
И было море крови. В том числе и нашей. Так что вместо Палдески на Прибалтике нас упекли на Камчатку. Ну а молодым Эпштейн в знак «благодарения» пообещал «нескучную работёнку на машзале до самого начала учёбы». Дежурных и начкара попросту сняли и им обещано «через день на ремень».
Без малого неделю бритвочками соскабливали «камуфляж» с Запорожца. Уж больно хорошая краска.
— Становись, равняйсь, смир-рно! Говорю всем: завтра будут стрельбы. Кто не отстреляется на зачёт, будет стрелять во время сна! Отставить смех! Я хотел сказать вместо сна. Из… рогатки. Вольно! Теперь объясняю: патронов будет одиннадцать. Три на стрельбу из карабина. Восемь для автомата. Три из них — одиночными. Остальное очередью. Одной или двумя. Р-разойдись, долбанный народ!
Так строевой майор Костиков воодушевлял нас перед зачётными стрельбами по случаю принятия присяги. И не сказать, чтобы никто из нас не держал в руках оружия. Но это были воздушки, мелкашки, изредка-охотничьи ружья. Но чтобы такое боевое оружие, как карабины и тем более автоматы — боже упаси! Хотя кое-кто и сделал с десяток выстрелов из карабина на школьных уроках НВП (начальная военная подготовка). Меня не обошла чаша сия.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу