Михаил Комлев: Доброе утро. Притчи нашей жизни, написанные самыми любимыми и знаменитыми

– Надежда Георгиевна, – начинаю я, – какой вы были в детстве? Кем хотели стать?

– Я всегда была девочка с характером и с самого раннего возраста знала, что буду артисткой. У меня под печкой дома было пространство, где располагался свой собственный театр. Театр существовал рядками. Нижний ряд у меня был – рабочее место, а второй ряд для отдыха. Рабочие учили уроки, готовили по дому, ходили за водой, в общем, все, что связано с бытом. Я деревенская девочка. А второй этаж – это театр, там гуляли все мои куклы. И я в одном лице за всех играла, и это мне очень нравилось. Потом я подросла, стала подрезать мамины платья, причем красивые шифоновые платья, я сзади оборочку отрежу и куколкам пошью. Она пойдет в гости, а ей говорят:

– Тамара, чего это у тебя дыра сзади?

Она же не видит, что сзади дырища.

В детском саду у меня была подружка Шура Заводина, я приехала в Астрахань, и она мне говорит:

– Надь, а ты помнишь, как в детском саду ты сказала мне такую вещь: «Сегодня в щах капусту есть не будем». Она даже не спрашивала, почему не будем есть капусту. Если так решила Надя, значит, так надо. А собственно говоря, почему капусту есть не будем? А потому что мы не хотели сонный час зря в кровати провести, нам надо было во дворе погулять, в клумбе покопаться, нам хотелось на улицу. И воспитатели увидели, что мы вдвоем не едим капусту, а только водичку похлебываем, все пошли спать, а нас двоих наказали и выгнали во двор, чтобы мы там метелками мели двор.

А нам, собственно, то и надо было, они даже не подумали, что я это сделала специально. Потом, когда узнали про это, сказали моим родителям, мама у меня учительница, а папа председатель колхоза:

– Какая у вас девочка смекалистая.

– Шур, неужели ты помнишь?

– На всю жизнь запомнила.

– Сегодня в щах капусту есть не будем.

У нас в деревне, где я жила, в Астраханской области, был дома сад абрикосовый и яблоневый. Свои абрикосы и яблоки – они же не такие, как в колхозном саду, правда же?! Мы тихонько организовывали компанию и шуровали в этот сад. И вот начнешь трясти эти деревья, яблоки падают на землю, ты их запихиваешь за пазуху, стоишь, майка и яблоки.

И уже идти тяжело, и вдруг собака лает: «Гав! Гав!». Мы ставим пузом, с яблоками, сверху абрикосы, в руках тоже, бросить невозможно, – кто быстрее, все врассыпную. Вот пацаны, конечно, трусоватые были, мы, девчонки, держались вместе, а эти все кто куда, бросили нас. Мы втроем остались, я больше всех набрала, бежать тяжело. Я еле успела забраться на дерево, на вторую ветку только залезла, на третью не успела, подбегают Тузик, Шарик: «Гав! Гав!» – на меня смотрят, у собак глаза добрые, кусаться не собираются, но гавкают, работу выполняют. А сзади сторож ковыляет с ружьем и говорит:

– Ну что, Надька, попалась?

И я заплакала от испуга:

– Дядя Вася!..

– Все отцу расскажу, все скажу. Это что ж ты делаешь? У тебя свой сад какой замечательный, нет, тебе сюда надо идти за колхозным добром.

– Я больше не буду… – Ну меня так майка оттопыривается и высыпаются все яблоки.

Я на них смотрю.

– Ну слазь, слазь, Надька, слезешь или помочь?

Я слезла, смотрю на него.

– Ну ладно, забирай, иди уж. Что, никак не наелась?

– Нет, я пойду так.

– Да не скажу, не скажу отцу, иди.

В общем, простил, и больше мы туда не лазили.

В школе, которую я заканчивала, нам обязательно присваивали квалификацию. Я овощевод-механизатор. Нас обучали езде на тракторе, не на маленьком, а на гусеничном. И вот, значит, надо было сдавать зачет, что я усвоила трактор. Мотоцикл я освоила, велосипед я освоила, кобылу с телегой я освоила, дошло дело до трактора. Завести-то мы его завели, я села, и он у меня прет прямо на школу, остановить его не могу, не знаю, за что мне дернуть-то. Я ору, а трактор еще громче, меня не слышно: «Помогите!». И вот остается буквально два метра до крыльца школы, и трактор попрет на крыльцо школы, и вообще въедет в школу, тогда, может быть, и остановится. У меня был жуткий испуг. Какой-то парень впрыгивает прямо на ходу и дергает что-то на себя. В результате я отлетаю в этой кабине назад, и он говорит:

– Ну и дура же ты, Надька, не умеешь – так не берись.

Я была в шоке: «Как это – не умеешь, не берись?» – про дуру я помалкиваю.