Михаил Комлев: Доброе утро. Притчи нашей жизни, написанные самыми любимыми и знаменитыми

– Какая Надя молодец, каких артистов нам прислала! Смотри, какие они все яркие, какие коллективы большие. Они все пляшут, танцуют.

– Пойдем место займем, а то не хватит на всех.

А я сзади иду за ними, и толпа движется в сельский клуб, а они продолжают:

– Сама-то не приехала.

– Что ей тут делать самой?

– Ей тут совсем делать нечего! Но молодец! Пойдем с тобой посмотрим, все равно хорошо.

Я выхожу уже на сцену, уселись все, и я говорю:

– Добрый вечер, дорогие друзья, мы рады, что встретились с вами. Наконец-то мы к вам приехали. – И гробовая тишина, я растерялась, не знаю что мне делать. – Бабушки, миленькие, вы знаете, вот вы говорили: «Артисты приехали, а самой нет». Сама тут стоит перед вами.

И такая оторопь по залу, один рядок, другой, и все встали. Я поняла, что вера у людей потеряна, видать, их обманывают часто. Привыкли к моей интонации, к моему присутствию и приняли.

Однажды я опаздывала на свой сольный концерт на стадионе, битком народу, а проходы были очень узкие, турникеты, и народ прямо давился. Меня подвезли и сказали:

– Надь, ты должна нагнуться и между ног проползти, потому что если ты пойдешь в рост, то тебя разорвут – не потому, что плохо ко мне относятся, а потому что реально увидят рядом стоящую артистку, на которую они все пришли. Это было в какой-то провинции, понимаете. Я нагнулась и поползла между ногами, я не одна была, мы вдвоем были. И мужик, водитель, он сказал:

– Не оглядывайся и ничего не говори.

Он первый ползет, как крот, бурчит что-то. Я за ним, а сама укатываюсь от смеха, народ может меня не узнать, очки, платочек. Но стоит мне произнести «Здрасти» – или какое-то слово, то по голосу начинают искать, где она тут.

Я ползу, у меня хохот, и последнюю секунду надо было чуть-чуть приподняться и бежать по линии забора, а там ров и прочее. И вот я приподнялась, и вдруг кто-то заорал:

– Вот она!

Вы не представляете, что со мной было – лавина за мной рванула. Я прыгнула через какой-то ров, как лань, растянулась, а ров с водой. Этот мужик меня вытащил, и я сиганула. Короче, там была дырка в заборе, я в заборную дырку, попала на стадион, быстро в гримерку, лицо мокрое, меня всю колотит, я ощутила страх, ведь эта неуправляемая толпа могла просто меня растоптать.

А так у меня с поклонниками очень доброжелательные отношения, я могу идти по улице, мне скажут:

– Здравствуйте.

Я говорю:

– Здравствуйте.

Поздоровались и разбежались, вот лучше всего такие взаимоотношения. И я понимаю и уважение, и любовь к себе, и так же я отношусь к поклонникам.

Я вспоминаю, как прилетела в Сочи, там сразу аэропорт и рядом рынок. Я приходила на этот рынок, и все бабы сразу выкладывали все, что у них есть. Я говорила:

– Миленькие, мне сейчас вот это не надо, я послезавтра буду улетать, я к вам зайду.

И вот когда я улетаю, захожу, они уже ждут и говорят:

– Чего будете брать? Вот сыр, помидоры, а медок наш горный? А яблоки наши? А арбуз не хочешь наш взять?

И как начинают все вынимать, что у них есть. Хочешь не хочешь, начинаешь набирать. И тут какая-нибудь бабушка бежит и говорит:

– На тебе розы.

– Да не надо мне розы, я их домой не довезу.

– Нет, на тебе розы.

И они мне коробочку с цветами дарят. Я говорю:

– Хорошо, подарили, значит, я куплю сейчас букет.

Какой-то букет покупаю, для чего – не понимаю, но покупаю. Я никого не обижу, по ряду пройду и у каждой хоть что-то, маленькое, но куплю обязательно.

Идут верблюды – папа с сыном. И вдруг верблюжонок говорит:

– Слышишь, папа, кто мы такие на самом деле?

– Мы корабли степей, мы бороздим просторы огромных степей, мы самые главные. Понял, сынок?

– Понял, пап. Скажи тогда, зачем нам такие длинные ноги, да причем тонкие?

– Ну как же, сынок? Мы корабли степей, бороздим все эти просторы пустыни, мы хорошо шагаем, нам все видно. Ты понимаешь, сынок?

– Понимаю.

– Гордись этим.

– Горжусь! Папа, скажи, для чего нам такие губы?

– Ну как же, сынок? Мы корабли степей, мы на этих ногах шагаем, далеко видим эту колючку и ее жуем, жуем, она пережевывается и дает возможность нам сохранить силу.

– Папа, а зачем нам два горба?