Сергей Прокопьев: Сорок бочек арестантов

К Сергею Прокопьеву определения юморист и сатирик, каковые закрепились в сегодняшнем сознании в основном благодаря телевидению, мало подходит. Он прежде всего — писатель. И если литература — зеркало жизни, то его рассказы, безусловно, подтверждают эту истину. Они отражают нашу жизнь, но под самобытным авторским углом. В большей степени Сергей Прокопьев, если так можно выразиться, иронист. Мягкая, беззлобная ирония пронизывает все его рассказы.

Расхожее утверждение, что народ жив, пока смеется над собой, сегодня надо применять осторожно: слишком заигрались, слишком много позволяем над собой смеяться… От щекотки тоже смеются. Таков смех у большинства современных эстрадных юмористов. Рассказы Прокопьева тоже вызывают улыбки и смех, но здесь смех — удивление, смех — восхищение, смех — грусть. Автор любит своих героев и никогда не позволит над ними насмешки.

Одно из главных достоинств рассказов Прокопьева — язык. Язык, создающий своеобразный авторский стиль. Ёмкий, лаконичный до афористичности, с удивительными, будто блестки, находками, которые органично ложатся в ткань повествования там, где нужно, создавая ощущение легкости пера. Вот наудачу два примера из рассказа «Руслан и Мурашиха». «Сама предпочитала вино сладенькое. От водки, тем паче — самогона, б-р-р-р шел по всему костистому телу». Этот идущий по телу «б-р-р-р» — чисто прокопьевское изобретение, хотя, вроде, все лежит на поверхности. Или о коте: «В отношении кошек тоже сластена был, каких поискать. Витамины и микроэлементы, как из пушки, наружу просились. В дело».

Автор любит поставить себе на службу и известные афоризмы, слегка переиначивая их: «Все течет, всех меняет», «Каждый сам кузнец своей невезухи»…Он умеет сразу взять быка за рога — увлечь читателя первой фразой и повести его за собой. Вот для наглядности начала нескольких рассказов: «Равиль Мухарашев ел сало, а ведь татарин с любого бока». («Ёлки зеленая»), «На похоронах Геннадия Крючкова, воина пожарной охраны, в процессе поминок изрядно выпивший пожарный Иван Троян поколотил не более трезвого следователя Николая Мещерякова». («Абрикосы в „Таежном“), „В менталитете русского мужика гараж — статья наособицу. На изъеденном червями индивидуализма Западе такое разве встретишь?“ („Шишкобои“). После таких зачинов возникает желание дочитать рассказ до конца.

А открытость концовок рассказов, когда хочется еще какого-нибудь действия — тоже видится своеобразным авторским приемом. Приглашением к непрерывному разговору с читателем, желанием возбудить в нем интерес: а что там в следующем рассказе? И эта новая, шестая по счету, книга Сергея Прокопьева тоже есть продолжение разговора. И я уверен, будет, как и предыдущие его книги, замечена и высоко оценена читателями.

Павел Брычков,

член Союза писателей России

— Все из-за твоего выдрючивания! — шумел на всю округу тесть. — Не можешь, как у людей! Вечно надо высунуться! Пятнадцать уликов псу под хвост!

Тесть матерно сокрушался по поводу разорения медведем пасеки.

Мог кинуть упрек и в свой адрес. Почему ульи стояли у зятя? Во-первых, тесть хотел посадить больше картошки. Во-вторых, его огород упирался в тайгу, раз плюнуть медведю забраться, тогда как огород зятя со всех сторон окружали соседские наделы.

— Вот уж выпендрило! — собирал остатки ульев тесть.

— Не бери в голову, батя! — утешал зять.

Звали его Владимир Борулев. Но испокон века повелось в деревне Волоха да Волоха. Не будем и мы ломать традицию.

Отличался Волоха сызмальства одной особенностью. Имел тягу пооригинальничать.

— Похвальбушка! — ласково говорила жена, если страсть мужа не заходила слишком далеко.

— Выпендрило! — клеймил тесть.

В молодости Волоха шокировал родную Михайловку нарядами. Черными брюками, расклешенными красными клиньями. Желтой рубахой с псевдокружевными манжетами… В более зрелом возрасте перестал штанами стиляжными будоражить деревню, по-другому высовывался. Сосед прибил под табличкой с номером дома подкову на счастье.

— Старо! — оценил Волоха.

Взял велосипедные цепи, в форме двух сердец приделал к половинкам своих ворот. Кои покрасил в зеленый цвет, а сердца — в ярко-красный.

— Ты бы задницы еще нарисовал, — проворчал тесть, увидев архитектурные выкрутасы.