Сергей Никшич - Соседки

Тем временем село гудело от слухов. Супружницы уверяли, что соседки, которые якобы никогда не старятся, хотят выжить из села всех настоящих баб, а затем свести с ума мужиков, выпить их жизненную силу и завладеть Горенкой. Правда, для чего им понадобилась Горенка, бабы объяснить не могли, и мужики склонялись к тому, что это вранье. И злорадно усмехались в усы, когда бабы поносили прилюдно соседок и обвиняли их во всех смертных грехах. Гапка, например, уверяла всех, кто готов был ее слушать, что порядочная девушка не станет жить в крысиной норе, и нормально ли это дело, что они то и дело превращаются в крыс? Бабы ей поддакивали, но мужики, по известной слабости, склонны были занимать по отношению к соседкам либеральную и, как считали супружницы, попустительскую позицию.

Трудно сказать, чем бы все это закончилось, но в один сладостный и теплый осенний вечер, когда сельчане по обыкновению бездумно заседали в заведении Хорька и в корчме, на Горенку из леса надвинулся непроглядный туман, такой густой, что он словно залил село густыми чернилами и возвратиться домой из корчмы никакой возможности не было, а супружницы, отправившиеся на поиски своих суженых, чтобы вытащить их за уши из известных заведений, заблудились и многих из них так никогда и не нашли. А потом, уже под утро, все живое, и даже начальство, а Голова заседал в эту ночь в корчме вместе со всеми, потому что наплевательски отнесся к советам внутреннего голоса, призывавшего его незамедлительно уехать к Галочке, впало в странное забытье. И когда озябшее во время странствий по холодному космосу светило показалось над тем местом, где ранее находилась чудная наша Горенка, оно увидело на его месте гигантскую пустошь.

А Голова проснулся в огромной постели под балдахином, на белоснежных простынях. На голове у себя он обнаружил странный колпак. Осмотревшись по сторонам, он увидел, что в постели под отдельным узорчатым и, судя по всему, очень дорогим одеялом спит кто-то еще.

«Ну и набрался я вчера, – подумал Голова. – Прав был подлец внутренний голос, нельзя мне было в корчму, но ведь он тоже врет через раз, вот и знай, когда слушать его, а когда – нет».

Тем временем существо, которое спало в одной с Головой постели, пошевельнулось, приподнялось и перед Головой появилась юная и свежая, как роза, купающаяся в утренней росе, Гапка. На ней, правда, была надета батистовая с кружевами, прежде никогда не виданная Головой ночная рубашка, а ее заспанное личико чуть лукаво, как показалось Василию Петровичу, выглядывало из кружевного капора. Но это зрелище, которое, вполне вероятно, у человека, не знакомого с характером Гапки, могло вызвать вполне определенные весенние чувства, у Головы вызвало ужас. «Нализался до того, что по ошибке возвратился к Гапке! Нужно бежать к Галочке, а то она меня не поймет. Бежать и повиниться искренне, она простит, она добрая». Но тут Гапка проснулась, насмешливо посмотрела на Василия Петровича и довольно ласково сказала:

– Ваше Величество, изволите бодрствовать?

Трудно сказать, что именно ожидал Василий Петрович услышать от бывшей супружницы, но Гапкины слова его озадачили.

– Ты это, – ответствовал он. – Не язви. Я и сам знаю, что не должен тут находиться. Но я уйду. Уйду к Галочке. Она меня простит.

– Я не понимаю вас, Ваше Величество! – чуть покраснев, а от этого она стала еще более хорошенькой, вскричала Гапка. – Куда вы собираетесь уйти от вашей рабы, от преданной вам душой и телом королевы Стефании?

– Ну уж, королева, – хмыкнул Голова. – Ведьма ты, а не королева.

Но в ответ на это обычное в устах Головы изречение из Гапкиных глаз брызнули горячие, искренние слезы, и она обвила руками бычью шею Василия Петровича, прижалась к нему и стала горько рыдать у него на груди, а тот, оглядываясь по сторонам и ничего не понимая, ожидал, что в любую минуту Гапка может перестать притворяться и накинется на него, чтобы отправить в лучший из миров его замершую от ужаса душу.

Неприятная эта сцена длилась довольно долго, и парчовый халат, в который был облачен Василий Петрович, впитал в себя целое озеро соленой влаги, но конца водопаду слез все не было видно, и он заставил себя провести ладонью по золотым Гапкиным волосам, и она, перестав рыдать, посмотрела ему в лицо и робко спросила:

– Так вы больше не будете обижать вашу смиренную рабу, Ваше Величество?

– Почему ты так обращаешься ко мне? – хмуро поинтересовался Голова.

– А как же я еще могу обращаться к королю Фейляндии? – горько ответствовала заплаканная красавица. – И почему я попала в немилость? Разве я всегда и во всем не стараюсь вам угодить? И какой замечательный бал был у нас во дворце сегодняшней ночью!