Сергей Никшич - Соседки

«Бредит, – подумал Голова. – Заманила и бредит. И кровать купила с балдахином. Но за окном ведь все тот же тоскливый, как пасмурный день, дворик». И он встал и подошел к окну, потянул за шнур – штора бесшумно отодвинулась и перед ним в лучах утреннего солнца возник незнакомый, крытый черепицей город, на который он смотрел с высокого холма… из окна замка.

«Мамочка! Украли меня! Похитили! Террористы!» – мелькнула у него судорожная мыслишка.

– Ты – террорист? – спросил он красавицу в капоре, сомневаясь уже в том, что перед ним Гапка.

Но та его не поняла.

– Ты кто? – спросил ее снова Василий Петрович. – Признавайся!

– Шутить изволите, Ваше Величество, – ласково улыбаясь, ответила красавица, рассматривая самое себя в круглое бронзовое зеркальце. – Не могли же вы за ночь забыть свою верную супругу, королеву Стефанию, преданную рабу всесильного повелителя Фейляндии короля Леопольда!

«Вот так дела», – почесал затылок Голова.

– Так это я, значит, Леопольд, – спросил он у Гапки, притворяющейся королевой.

– Истинно так, Ваше Величество, – ответила та.

«Но ведь душа моя все та же, – подумал Голова. – Хоть ты меня сделай королем, хоть кем. И она, что самое ужасное, не стареет. Тело стареет, а душа нет. И от этого все мои неприятности. Не могу сказать себе – нет. А как тут скажешь, если у девушки, которая принесла тебе счет за телефон, лодыжки такие, что хоть их ешь?»

– Так ты, значит, моя королева, – уже более нежно осведомился Голова у королевы Стефания, внимательно, как барышник лошадь, рассматривая ее затейливый наряд. Так вот…

Но он не успел закончить свою нехитрую, как первозданный грех, мыслишку, потому что двери спальни открылись и в них появилась целая процессия слуг, которые внесли золотые тазы с подогретой водой, гребни, духи и всякий прочий, по мнению Головы, хлам. И принялись его умывать и причесывать, причем с таким тщанием, что новоиспеченному королю было очень больно и обидно. Особенно свирепствовал один из слуг, в котором Голова сразу же распознал Тоскливца. Тот, вероятно, одновременно исполнял обязанности брадобрея и палача, потому как чуть не перерезал королю горло, когда его брил, подравнивая аккуратненькую остроконечную, как водится, бородку.

– Тоскливец, – прорычал тому Леопольд, – не свирепствуй, а то я прикажу тебя вздернуть!

Слуга, похожий на Тоскливца, вздрогнул, но не подал виду, что узнал Голову. И только глаза у него засверкали, как у нашкодившего кота.

«Тоскливец, – подумал Леопольд, – точно Тоскливец. И такой же хитрый и подлый. Надо будет держать ухо востро, а то он может сделать гадость в любой момент. И приударить за королевой. У него это запросто. И он перевел взгляд на королеву и увидел, что она на мгновение без всякой на то причины взяла за руку Тоскливца, а потом также спокойно отняла руку, словно ничего не произошло. И ласково посмотрела на короля, который сидел так же, как и она, в постели, опираясь спиной на гигантские подушки, вложенные в наволочки из тончайшего белоснежного полотна и расшитые затейливыми золотыми вензелями.

– Если ты еще раз прикоснешься на моих глазах к Тоскливцу, – прошептал Леопольд замаскированной под королеву Гапке, – то я прикажу посадить тебя на кол.

Но королева никак не прореагировала на злопыхательский выпад престарелого и, вероятно, впавшего в маразм короля, а может быть, ей не был знаком этот вид казни. И чтобы усилить впечатление, Леопольд нагнулся к королеве еще ближе и прошептал:

– Ты учти, что я строгий.

В ответ на том языке, на котором они разговаривали, а это была смесь вульгарной латыни с тем, что потом превратилось в итальянский язык, из уст хорошенькой, как всегда, тапочки он услышал:

– Вашему Величеству прекрасно известно, что я принадлежу только ему.

Кому именно, Гапка не уточнила, и до Василия Петровича сразу же дошло, что первый раунд еще не сыгран и что спальня превратится в ринг, как только ее покинут надоедливые слуги. А те и вправду вскоре прекратили мучить Леопольда и, отвесив множество поклонов, удалились. Один из них, вероятно дворецкий, сообщил вполголоса, что завтрак готов и Его Величество еще раз убедится в мастерстве выписанного из-за границы повара. На это Леопольд небрежно махнул рукой, и двери за слугами бесшумно закрылись, и тогда королева, которая никак не хотела признать, что она на самом деле Гапка, принялась пилить Василия Петровича, попрекая его тем, что он ленится чистить зубы белым, привезенным из Парижа порошком и из короля превращается в мужлана, потому что в библиотеке, в которой так много интересных книг, он или засыпает, или пристает к служанкам. И соседи давно уже перестали приезжать к ним в гости, ибо чем можно развлечься в Фейляндии? Храпом негостеприимного хозяина? Одним словом, последовал хорошо знакомый Василию Петровичу репертуар. Только в другой упаковке. И чтобы не утомляться, он встал, зашел в свою личную спальню и стал переодеваться с помощью слуги, который появился словно из ниоткуда.