Алекс Тарн - Украсть Ленина

— Владимир Ильич! Вы живы! — восторженно завопил Вовочка.

Голова брезгливо поморщилась.

— Конечно. Вы что, батенька, в школе не учились? Я жил, жив, и буду жить.

В лице у Гранатова что-то дрогнуло. Он шумно сглотнул слюну и покачнулся.

— Не может быть…

— Может, может, — заверил его Цезарь, опуская пистолет. — Ты собаку уберешь или мне ее пристрелить?

— Господи… — спохватился Гранатов. — Блонди! Фу! Фу! Вон отсюда! Гера! Гера!

Герой звали вовсе не жену и подругу партийного вождя, как можно было бы подумать по совпадению с именем жены и подруги вождя божественного. Герой звали его помощника и ближайшего соратника. Вообще-то, по паспорту он значился как Герасим Скабичевский, но друзья по партии предпочитали именовать его Геринг или, уменьшительно, Гера.

Таким образом, в комнату на зов вождя вбежали в одном лице все трое: и Гера, и Геринг, и Герасим. Последний из них особенно подходил для решения проблем с собаками. Гранатов гневным жестом указал на пристыженную Блонди, понуро сидевшую к тому времени посреди комнаты в позе полнейшего осознания своей ошибки и немедленной готовности все исправить по первому же требованию, хотя бы и ценой собственной жизни.

— Убрать! — заверещал Вильям уже отработанным лидерским фальцетом. — Запереть! Держать! Не пущать!

Перепуганные Герасим и Блонди пулей вылетели за дверь.

— Подходит… — одобрительно заметила голова мумии. — Настоящий вождь…

Голова подмигнула Вовочке, благоговейно сдувавшему с нее последние пылинки.

— Поставьте меня на стол, голубчик. Я хочу побеседовать с этим молодым человеком.

— А как же тело?

— Потом, потом, успеется… — поморщилась голова и скосилась в сторону Гранатова. — Вы мне так и не ответили, батенька: это ваша газета?

Гранатов молчал, ошалело хлопая глазами. Остальные тоже чувствовали себя несколько не в своей тарелке. Голова зловеще прищурилась.

— Да что вы стоите, как истуканы?! Головы потийяли? Товаищ Вознесенский, а ну, поставьте меня на стол! Да не здесь… посеединке поставьте! Вот так. Всем садиться. Я сказал — садиться!

Будь у головы кулак, она непременно бы треснула по столу.

Присутствующие молча расселись. Веня выглядел подавленным. Цезарь озабоченно посматривал под кровать, откуда высовывались ноги другой, очевидно, менее существенной части вождя. Голова прокашлялась и благосклонно уставилась на Гранатова.

— Ну, что же вы молчите, батенька? Вы казались мне уже почти готовым капут еблению…

Гранатов сглотнул.

— Капут чему?

— К употреблению, — перевел Веня. — Дедушка хочет сказать, что вы уже просто готовый вождь, со своим Герасимом и Муму.

— Не своевольничать! — прикрикнула на него голова. — Пей и водите точно! Слово в слово!

Веня скосился на каменное лицо Цезаря и неохотно кивнул. Гранатов незаметно ущипнул себя за ляжку. Нет, все происходило наяву. Прямо перед ним на столе стоял живой… гм… ну, если и не совсем живой, то уж, наверняка, говорящий бюст вождя, очень похожий на тот, который был в свое время установлен в гарнизонной ленинской комнате. Настоящий вождь! С ума сбрендить! А может, ты действительно сбрендил, как еще давно предсказывал отец? Что же делать?.. что же делать?..

Вильям подобрался, сделал глубокий вдох, мысленно прикрикнул на самого себя. Прежде всего, немедленно прекрати этот неуместный мандраж! Ну и что с того, что на столе стоит настоящий вождь? А сам ты — не вождь? Не настоящий? «Вот сейчас и увидим,» — трусливо шепнуло липкое извилистое сомнение откуда-то сзади, из дальних кладовок сознания. А нехрен видеть! Конечно, вождь! Конечно, настоящий! Вон, даже бюст говорит: готов к употреблению. Так что, не бзди, Вилка! Накалывай их, накалывай! Гранатов выпрямился и солидно расправил плечи.

— Да, Владимир Ильич, — произнес он, стараясь не дрогнуть голосом. — Это моя газета. Моя партийная организация и партийная литература. Из искры возгорится пламя, Владимир Ильич.

— Молодец! — восторженно вскричала голова. — Умница! Какая глыба! Какой мать ёый человечище!

Гранатов скромно поклонился. Он чувствовал, как испаряется, исчезает последнее волнение, а с ним и смущение, и неуверенность, и прочие помехи, неуместные для настоящих вождей. Вместо всего этого прямо в душу широкой волной вливалось знакомое безапелляционное воодушевление, так помогающее ему на партийных собраниях и площадных митингах.

— Я рад, что вы заскочили, Владимир Ильич, — развязно сказал он. — Давно хотелось поговорить, обсудить… между нами, вождями.