Алекс Тарн - Украсть Ленина

Он открыл чемодан и быстро оделся: джинсы, футболка, кроссовки, легкая куртка.

— Вот и все. Мера готовности — крайняя. Можем отправляться. Вы, кстати, не сорок шестой?

— Никак нет. Я пока сорок восьмой, — отрапортовал крепыш и подавил вздох. Видно было, как сильно ему хочется стать сорок шестым.

В голубой гостиной перед кувшином пива одиноко сидел Вовочка. Увидев Веню, он обрадовался:

— Ну слава Богу, хоть кто-то спустился. Я вас тут уже два часа поджидаю.

— А Вадька с Витей что, спят?

— Дрыхнут… — печально подтвердил Вовочка. — И правильно делают. А я вот не могу: бессонница. Думал, хоть после вчерашнего вадькиного многоборья засну… куда там! Только проворочался зря.

— А я… — начал было Веня, но Вовочка перебил:

— А ты вообще молчи, алкоголик! Ты еще в зоопарке заснул.

— В зоопарке? — ошалело переспросил Веня. — А как нас в зоопарк занесло?

— Как, как… — Вовочка махнул рукой. — За кактусом, известно как… Витька, дятел грешный, настоял. Я-то хотел в Смольный, там точно есть, на втором этаже, у Зинки в кабинете. Но разве с этим ученым авторитетом сладишь? А потом…

— Погоди, Вовик, — остановил его Веня. — Мне срочно позвонить надо. Домой. Как отсюда набирают?

— Диктуй номер, — Вовочка вынул из кармана мобильник.

Нурит долго не отвечала и сняла трубку, когда Веня уже приготовился наговаривать свои извинения на автоответчик.

— Привет, Барсучиха.

— Ну наконец-то! У тебя все в порядке? Как ты себя чувствуешь?

— Все нормально, — торопливо сказал он. — Извини, вчера позвонить не получилось. Честно говоря, просто напились до чертиков. Но сейчас все прекрасно. Ты не представляешь, как меня встретили…

Он начал рассказывать о встрече на аэродроме, о лимузине, о джипах с охраной и о комической реакции инвалидов, не подозревавших, что летят в одном самолете с такой важной персоной, о знаменитом ресторане прямо напротив бывшего дома Набокова, да-да, того самого, из «Других берегов» и о дворце на берегу Финского залива, из гостиной которого он говорит с ней прямо сейчас…

Нурит слушала молча, без восклицаний и междометий, без всех этих «да что ты?» и «ничего себе!» которыми она обычно перемежала его истории, и это был плохой знак, говорящий о том, что вслушивается она вовсе не в содержание вениного рассказа, а в самый его звук, и звук этот ей, скорее всего, не нравится, причем не нравится тем больше, чем больше слов наматывает Веня на барабан своей длиннющей тирады.

— Вот… — заключил он наконец и беспомощно вздохнул. — Ну не молчи ты так, скажи уже что-нибудь.

— Что тут скажешь? — очень спокойно отвечала Нурит. — Дура я несусветная, вот и все. Вот и все.

— Да брось ты, Барсучиха, — сказал он с досадой. — Кончай. Ладно, я тут с чужой мобилы звоню. Давай прощаться… Эй!.. Ты где? Я говорю: «давай прощаться!»

— Давай.

— Ну, тогда пока.

— Пока.

Веня отсоединился и вернул телефон ухмыляющемуся Вовочке.

— Спасибо. Ну, что ты лыбишься? — венина досада, накопившаяся во время неудачного разговора с женой, теперь выплескивалась на ни в чем не повинного друга. — Ты ведь на иврите ни слова не знаешь. Что ж такого смешного ухитрился услышать?

— Да не злись ты, — примирительно улыбнулся Вовочка. — Я ж, наоборот, завидую. Везет тебе: жена. Да еще такая, которую бояться можно. Не то что у меня: один, как перст.

— Еще неизвестно, что лучше, — буркнул Веня.

Он отошел к столу и какое-то время выбирал закуски, сердито тыкая вилкой по мисками и тарелкам. Вовочка по-прежнему улыбался странной улыбкой. За окном гостиной размеренным шагом, как на параде, проследовала четверка крепышей. Каждый придерживал локтем короткий штурмовой автомат.

— «Узи,» — сказал Вовочка, кивая на крепышей. — Будто своих, русских автоматов нету. Пижоны. Хотя идут хорошо, как на смене караула. Кстати, у него сегодня день рождения. И, что характерно, всем наплевать…

Он печально покачал головой и сморгнул слезу. «Ну вот, начинается,» — подумал Веня.

— У кого день рождения? У караула?

— Сука ты, — скрипнул зубами Вовочка. — У Ленина. И у меня заодно. Ему сто тридцать семь. Мне пятьдесят. И хоть бы одна сволочь поздравила. А эти два гада вообще дрыхнут. Тьфу!

Кусок колбасы застрял у Вени в горле. Сегодня же двадцать второе апреля! Как он мог забыть?! Вернее, понятно как мог: эта чудовищная вчерашняя пьянка, это сегодняшнее беспамятство, эта навязчивая идея со звонком… немудрено… и все-таки непростительно. Он откашлялся.