Семен Нариньяни - Со спичкой вокруг солнца

Карлу Марксу было легко подвергать все сомнению, у Маркса был жизненный опыт. Эрудиция. Образование. Верный друг Энгельс, с которым он мог спорить, советоваться.

А что у меня? Девять классов второй ступени и два года работы в бригаде монтажников. Я подвергаю сомнению слова зама о вредных тенденциях анархо-синдикализма, а правильных выводов сделать не могу. Что это, 2X2 = 4 или 2Х2 = 5?

Поднимаюсь и иду к выходу, а зам тем же противным отеческим тоном спрашивает:

— Хочешь, Степа, облегчить свою участь на завтрашнем заседании? Напиши письмо в редколлегию. Сам признай свою ошибку. Сам изъяви добровольное желание поехать в Дудинку!

— На-ка, выкуси! — говорю я и показываю заму фигу.

Показал и сразу понял, что сделал глупость. Три дня тренировал выдержку и вдруг сорвался. Иду в уборную к рукомойнику. И пока холодная струя льется, охлаждает мою бедную голову, сам с собою рассуждаю:

«Макару здорово повезло с богинями и богами. В какой бы тяжелый переплет ни попадал Макар, Логика и Анализ всегда выводили его на верную дорогу. А мои две дурехи — Интуиция и Эмоция — чаще подводят меня, чем помогают».

Голова начинает неметь. Мне кажется, что я держу ее под холодным краном уже неделю. Словно в полусне, слышу стук в дверь. Откуда-то издалека до моего полузамерзшего сознания доходит Зойкин голос:

— Выходи, слышишь! Немедленно.

Вода шумит. Я молчу. Не дождавшись ответа, Зойка открывает дверь и начинает своими крохотными кулачками молотить по моей спине.

— Негодный! Почему ты молчал? Я черт знает что уже подумала.

Зойка ругается, завинчивает кран и толкает меня к выходу.

— Что, болит голова?

— Немного.

— Не нужно было пить так много пива.

Несмотря на поздний час, наш отдел в сборе. Тут Вася, Мишка, Моисей, оба Женьки, Катя. Как только я вошел, Мишка спрашивает:

— Ну как?

Я рассказываю, конечно, не про фигу и не про Дудинку. Об этом им скажет зам завтра на редколлегии. Я рассказываю о своем подвале.

Ребята в недоумении.

— Послал в набор? Амнистировал? А что случилось?

— Спросите у Макара. Он член редколлегии.

А Макар сам ничего не знает. Макар бежит за ответом к заму, а тот уехал в типографию подписывать в печать завтрашний номер газеты.

— Я скажу, что случилось, — говорит Мишка. — Заму кто-то позвонил.

— Один из секретарей ЦК комсомола, — заявляет Катя.

— Ты был в ЦК? Жаловался? — спрашивает меня Моисей.

— Нет.

Начинаются предположения, кто мог позвонить заму.

— Минутку, — говорит Зоя и бежит в редакторский предбанник.

Кому-кому, а редакторскому помощнику должно было быть известно «кто». И Юзеф под секретом говорит Зойке:

— Орджоникидзе.

Зойка через минуту делится этим секретом с нами.

— Эх, Степа, — укоризненно говорит Моисей, — ты забыл про народного комиссара, сидел в пивной «Беларусь», ел раков, а народный не забыл, помнил о тебе.

— Я скажу, как было дело, — говорит Макар. — Самолет доставил на Магнитку номер «Молодежной газеты». Народный не увидел на полосе «Весь комсомол строит Магнитку», статьи, которую показывал ему Степа, и взъярился на зама…

— И бросил по его адресу крепкое бранное слово, — добавляет младший из Женек.

— Могу уточнить, какое именно, — говорит Катя.

Катя брала на себя лишнее. Уточнить мог только один человек, редакторский помощник Юзеф, который слушал по отводной трубке разговор Магнитогорска с Москвой. А Юзеф не рассказал Зое подробности, поэтому и мы не знали их.

Но бог с ними, с подробностями. Важны были не они. Важно было то, что в завтрашнем номере газеты идет мой подвал.

Ночь. В ротационном цехе типографии печатается газета с моим подвалом. Мне бы радоваться, а я лежу и мучаюсь вопросом: за что?

Сто раз спрашиваю и сто раз отвечаю: не за что.

Наконец под утро слезливое «За что? Не за что» удается ненадолго оттеснить в сторонку, и мне в голову приходит план.

Хорошо, пусть зам поспешил, принял решение опросом, а я в Дудинку все равно не поеду. Вернусь назад на Магнитку. На комсомольском учете я состою не в редакции, а в ячейке строящегося мартеновского цеха. Захочет зам выгнать меня из ВЛКСМ, ребята не позволят, заступятся.

Но уехать назад, на Магнитку, значит рассориться, порвать с редакцией, а я за год полюбил ее. Привык к беспокойной жизни спецкора. Целый день бегаешь по строительным участкам. И хоть нелегкое это дело — отсчитывать длинные магнитогорские километры, а как приятно тебе, насквозь пропыленному, усталому, чувствовать, что день прошел не зря. Что в завтрашнем номере газеты Макар напечатает твою корреспонденцию под рубрикой: