Семен Нариньяни - Со спичкой вокруг солнца

А он снова подает мне знак:

— Не говори, не выдавай.

И я снова не выдаю. Я спрашиваю:

— Дорогой товарищ Серго, сейчас у нас идет заседание редколлегии, разрешите задать этот вопрос заму там? От вашего имени?

— Пожалуйста.

— Спасибо.

— Когда возвращаетесь назад?

— Как только уговорю зама.

— Он что, против?

А зам, прикрыв ладонью отводную трубку, шепчет:

— За, за.

Я тоже прикрываю трубку и спрашиваю зама:

— А как решение о Дудинке?

— Отменим.

А я смотрю в округлившиеся глаза зама и спрашиваю:

— Когда?

В это время в трубке раздается нетерпеливый голос Лизки:

— Москва, Москва, почему молчите?

— Отвечай, — шепчет зам. — На проводе нарком.

— Сначала давай договоримся, когда?

— Сегодня. Сейчас.

— Москва, Москва, — кричит-надрывается Магнитка.

— Я Москва.

— Когда выезжаешь, Степа?

Это спрашивает уже не нарком, а Лиза.

— Как только достану билет.

— Приезжай скорей, Степа. Скучно, — говорит Лиза и шепотом добавляет: — Целоваться не с кем.

Лизка схулиганила и сразу дала отбой. Зам подмигивает, снова ищет примирения, я не отвечаю. Тогда зам говорит:

— А ты, Степа, хороший товарищ. Свой. В доску!

«А ты не свой. Не в доску!» — хочется сказать мне, но я удерживаюсь и говорю другое:

— Пошли. Нас ждут!

— У тебя, Степа, много предотъездных хлопот. Выписать командировку, получить в издательстве деньги, оттуда на аэродром купить билет. Иди, хлопочи, получай, покупай, я без тебя проведу редколлегию.

— Идем вместе, — говорю я.

Моя твердость обижает зама.

— Я сказал — проведу, значит, так и будет. Ты что, не доверяешь моему честному слову?

-. Подвергай все сомнению! Ты знаешь, кто это сказал?

— Какой-нибудь анархист. Бакунин или Кропоткин!

— Маркс!

— Ври!

— Честное комсомольское.

— Не знал.

— И я не знал, мне товарищ Серго сказал.

— Завидую тебе, Степа. Уж очень высокий у тебя покровитель.

У двери гудящего, заждавшегося зала заседаний зам задерживается и говорит:

— Хочешь собственными глазами поглядеть на мое унижение?

Мне не хотелось собственными глазами смотреть на унижение зама. Не хотелось еще раз видеть его круглые испуганные глаза, бледные шепчущие губы. И я уже готов был уступить заму, не ходить на редколлегию, а сразу заняться предотъездными хлопотами,

И вдруг меня словно кто-то толкает сзади. Может, Лиза, может, Зоя, а может, Макар или Мишка? Толкает и спрашивает:

«Жалеешь, а кого? Человека, который пришел в газету делать не газету, а карьеру?»

И мне становится неловко за свою слабость. Я набираюсь решительности и твердо говорю:

— Нас ждут, пошли!

И зам уже не спорит, не просит. Зам понимает: с послушным Степой произошли перемены. Степа, быть может, еще и не стал Личностью. Но он уже не хочет быть мальчиком для битья. И зам, толкнув дверь зала заседаний, пропускает вперед бывшего мальчика и, тяжело вздохнув, входит вслед за ним.

Счастье Чехова, что он писал не о живом, а о выдуманном учителе Беликове. Живой замучил бы Антона Павловича опровержениями. А унтер Пришибеев и вовсе доконал бы классика жалобами по начальству. Был случай, когда Чехов чуть оплошал в «Попрыгунье». Правда, он не назвал настоящих фамилий героев, не указал места их работы, домашнего адреса. Прототипы только чуть угадывались, и этого было достаточно, чтобы писатель нажил кучу неприятностей.

Чтобы не подводить моих друзей-фельетонистов и уберечь их от возможных опровержений, я решил не называть Беликовых и Пришибеевых их настоящими фамилиями. А чтобы сутяжники не узнали себя и по косвенным признакам, я заодно изменил в этой книге и фамилии рассказчиков. Так что теперь жаловаться некому, да и не на кого.

Я хотел познакомить вас со всей нашей компанией — Ст. Садыриным, Евг. Сидоровым, Вал. Одинцовой… Показать, как каждый выглядит, говорит, думает.

Пока писались рассказы, автору казалось, что он дал читателям представление о каждом рассказчике. Его профиле и анфасе. Но вот я перечитываю книгу и вижу провал. Все рассказчики говорят на один голос. И я даже могу сказать, чей это голос — автора двух «Вместо…» — предисловия к послесловия. Впору было сесть и заново живописать портрет каждого.

И я уже было сел. Обмакнул перо в чернильницу… А потом подумал: «Ну что за беда, если из-за профиля Ст. Садырина и Вал. Одинцовой виден профиль автора двух «Вместо…»? В конце концов, автор тоже не последнее лицо в этой книге. И если автор кое-где и вылазит вперед, то делает это он не от бестактности, а по законному праву полуавтора этой книги и рассказов».