Гаральд Бергстед - Праздник Святого Йоргена

Труппа ездила из одного города в другой, давала представления при княжеских и королевских дворах и всюду имела большой успех. В Парме Коркису не повезли, и ему пришлось прервать свою столь удачно начатую артистическую карьеру. Впрочем, жизнь на сцене была для него лишь позолоченной нищетой, и не удивительно, что непрерывно растущая в нем злоба на весь мир и страстная мечта о грядущей мести вскоре сделали его лихим злодеем, ищущим опасностей и приключений.

«Когда изучаешь историю преступлений Микаэля Коркиса, — писал профессор А.

П. Бриллеман фон Снунфендорф, — сразу бросается в глаза его удивительное презрение к жизни других людей и к смерти, грозящей ему самому. В сущности, он не был ни кровожадным, ни жестоким. Наоборот, есть немало данных, которые свидетельствуют о его большой доброте и даже готовности пойти на самопожертвование. Достаточно припомнить хотя бы тот случай, когда во время чумы, на рождество, он пришел на водяную мельницу в долине Роз; недаром впоследствии жители долины освободили его из тюрьмы и помогли ему выбраться из города. Зато не менее удивительна и та почти элегантная легкость, с которой он отправлял на тот свет досаждавших ему людей, сосредоточенно и спокойно, как тушат свечу, сжав пальцами фитиль. На закон и религию он обращал не больше внимания, чем на тонкую паутину, внезапно преградившую ему дорогу. Однако самая дерзкая из его бесчисленных авантюр — это, несомненно, его появление в Йоргенстаде на празднике святого Йоргена».

…Так пишет профессор Бриллеман,

В то время Коронному вору было уже тридцать шесть лет. Благодаря своему хладнокровию, презрению к смерти и неустрашимости, он убегал из тюрем с самыми толстыми и крепкими стенами, но кольцо преследователей сжималось вокруг него все теснее и теснее. Он метался по всей округе, словно лисица, за которой гонятся собаки. После того как Коркис убил курфюрстова зятя и собутыльника графа Кровопийцу (его нашли мертвым, с ножом в животе, а изо рта торчала гусиная лапка), курфюрст устроил настоящую облаву на знаменитого разбойника; тому едва удалось ускользнуть от ландскнехтов и скрыться в дремучих лесах. В их непроходимой чаще трудно было изловить преступника, зато он сам мог умереть с голоду.

Однако курфюрст твердо решил, что на этот раз дичь от него не уйдет. Кстати сказать, другой знаменитый разбойник, Франц Поджигатель, которого незадолго перед тем курфюрст приказал разорвать на части дикими конями, тоже сбежал из тюрьмы, и оба злодея теперь наверняка скрывались в Разбойничьем лесу.

Было решено обшарить весь лес. Девятьсот крепостных крестьян с цепами и косами шли с запада. С юга двигались ландскнехты самого курфюрста, вооруженные ружьями, копьями и сетями для ловли оленей. На востоке была пустошь, а на севере — море. Таковским образом беглецов гнали в западню, где рано или поздно их все равно схватят, если только они сами не умрут с голоду.

А Микаэль Коркис лежал тем временем в лисьей норе в самой чаще леса и грелся на солнышке.

Лицо его заросло бородой, осунулось, одежда превратилась в грязные лохмотья.

Все ему опостылело. Ему было уже за тридцать, и годы тянулись мрачной и унылой чередой. Казалось, жизнь была прожита напрасно, загублена навеки, впереди — ничего.

Микаэль грустно смотрел на свое красивое гибкое тело, ощупывал грязное лицо, обросшее длинной бородой. Ведь природа наделила его и силой, и умом, и незаурядным талантом. Он сознавал это. А какой ему от всего этого прок?

Осуществились ли его честолюбивые помыслы? Как бы не так: пока что он лежит в грязной норе, как паршивая затравленная лиса.

Он влюбился в эту девчонку, принцессу Пармскую… Затеял высокую игру… и так низко пал… прямо в пропасть.

Со стороны дороги до него вдруг донеслись скрип колес, чьи-то голоса. А потом послышалось пение паломников:

Коркис привстал. Ему пришла в голову блестящая мысль. Она словно молния сверкнула в голове. Ведь это паломники! А значит, благословенный Йоргенстад, город его детства, находится где-то совсем рядом! Очевидно, скоро будет праздник святого Йоргена. А что, если смешаться с толпой? Ведь этак, никем не замеченный, он сможет побывать в родном городе. Никакой курфюрст не сыщет его в той невероятной толчее, без которой не обходится ни один праздник знаменитого святого, а потом он выберется с толпой паломников из города И, может быть, ускользнет от курфюрста.