Вилен Хацкевич - Как говорил старик Ольшанский...

Вилен — это значит Владимир Ильич Ленин, а Виля — Владимир Ильич Ленин — я. У моего отца был друг. Так у него в тот же год, что и я, родилась дочь. Ее назвали Гертруда. Думаете почему? Просто в Чернигове, где мы жили, издавалась газета, которая называлась «Герой труда», — выдал монолог Вилька.

— Ну, парень! Ну ты чудо, просто молодец!

Встречались мы часто и однажды раскрутили дядю Сашу на удивительный рассказ из его жизни. Вот он:

— Давно это было… В самом начале 20-х. Был я тогда совсем юнцом и делал только первые шаги в кино. Киевская кинофабрика снимала в те годы в основном хроникальные фильмы. Оператор, к которому меня прикрепили на время прохождения практики, получил задание запечатлеть на пленку прибытие в Киев, на учения, группы военачальников Красной Армии. Когда мы с оператором приехали на вокзал, он сказал: «Саша, задача у нас с тобой ответственная. И мой наказ таков — снимешь момент их выхода из вагона и, если успеешь, — прохождение перед строем почетного караула. А я сниму уже когда они будут садиться в машины… Только вот что, пленки у нас маловато. Так ты уж поаккуратней. Понял? И не торопись ручку крутить. Пусть сначала из вагона кто-нибудь поменьше рангом выйдет, а уж потом только… Да ворон не лови, такое не каждый день бывает!..»

Я разузнал, в каком вагоне будет ехать начальство, определил место, установил на треножном штативе аппарат и стал ждать. Наконец поезд прибыл. Заиграл оркестр. Началась беготня. Вижу, и из «моего» вагона люди выходят. Прильнул к аппарату и приготовился к съемке. Крутить — не крутить? Крутить, или… И вдруг через объектив увидел знакомые по портретам лица — Семен Михайлович Буденный! Климент Ефремович Ворошилов!.. Крутить! Крутить! И — завертелась ручка. Затем, схватив аппарат, я побежал в конец шеренги солдат, застывших по команде «смирно». Установил камеру, начал наводить фокус и… Ужас! Чувствую, ребята, что аппарат оседает, ножки штатива разъезжаются в разные стороны. Я лихорадочно начинаю их укреплять. Помочь некому. А они все ближе и ближе. И я у всех на виду с трясущимися руками, ватными ногами и с непослушным аппаратом, как с необъезженным конем, — только укреплю одну ножку штатива — две другие в стороны разбегаются. А они все ближе и ближе. Что делать?! Не выдержал, закричал на весь перрон:

— Товарищ Ворошилов, подождите!

— Что, не готово? — улыбается Климент Ефремович.

— Сейчас, сейчас, одну минуточку! — заикаясь попросил я.

Они остановились. Смолк оркестр. Наступила пауза. На меня смотрели сотни глаз. Я нервно бегал вокруг аппарата. Наконец «обуздал коня» и прокричал: «Можно!!!» И грянула музыка. И они пошли, приветствуя. А я крутил, крутил…

Просматривая отснятый материал на экране, мой шеф похвалил меня: «Ты, Сашок, молодчина. И снял хорошо, и смелость показал. А у меня ничего не вышло — они подошли к машинам, а там их народ окружил. Только спины и увидел. Иди, брат, в кассу, деньги получай. Я как практикант получал рубль в месяц. А тут… целая десятка!»

Александр Кузьмич Пищиков — один из старейших украинских кинооператоров. «Кузьмич» — так любовно называли его те, кто уже много лет знает этого жизнерадостного и остроумного человека.

Старик Ольшанский, «справляя нужду», любил наблюдать за жизнью через обширную щель в двери дворовой уборной.

«Воображаю, та лошадь, какого она о нас мнения… Есть же такие животные, у которых так хорошо за все говорит лицо…» — размышлял старик Ольшанский, глядя на крепкого битюга, запряженного в телегу с бочкой, возле которой сидел старый Абрам Копыленко, держа в руках огромный ломоть хлеба, намазанный толстым слоем масла. Битюг Герман с завистью косился на хлеб, шевелил лохматыми ушами и нервно похлестывал себя шикарным темным с проседью хвостом. Уже много лет они вместе с Копыленко возили эту проклятую зловонную бочку, наполняя ее до отказа в каждом дворе по всей Большой Васильковской. Конечно, возить за собой бочку было намного легче, чем таскать тяжелую немецкую пушку. Герман Геринг привык к своей новой жизни, он любил своего нового хозяина, но страшно обижался, когда Абрам Копыленко называл его «аккупантом».

«Этот старый конь взят в качестве трофея… Как то кино, которое вчера показывали в клубе Фрунзе. Там тоже было написано, что оно взято в качестве трофея… Интересно, а в качестве чего вывез оттуда мебель на три комнаты, с картинками и посудой, как у царя, с музыкой всякой со всего свету этот Бенин папа?..»