Михаил Жванецкий - Большое собрание произведений. XXI век

Екатерина Марковна показывает комплект для пожилых полноватых женщин.

– Позвольте, это же Эдик!

– Гражданин, ради бога! На дедушке Харитоне тема из ацетатного шёлка. Для мужчин с низким материальным и интеллектуальным уровнем, но со спортивным характером, при завышенном объёме в лифе. В таком костюме дедушка себя отлично чувствует на протяжении всей жизни.

На Роме звонкого цвета кошель на портупее.

На Саше пиджачный костюм из х/б бархата и диадема из фальшивых бриллиантов. Бархат переживает своё второе рождение.

Роза покажет интересный ансамбль из элегантного платья и безобразного пальто. Это её собственное. Такие бархатные костюмы предлагается носить со своими сапогами.

Дальше. Поступила жалоба о том, что наша зрительница в вечернем наряде не может идти в ЖЭК, а другого наряда у неё нет. Хотя это вечернее платье хорошо смотрится на велосипеде. Оно практически закрывает колёса. Движения становятся плавными. Причина движения скрыта от постороннего взгляда и производит ошеломляющее впечатление на мужчин.

На дедушке Игоре отделка со стеклярусом. Для инвалидов специальное ателье шьёт русские боярские одежды и декоративные шали для них же.

Неожиданное решение свадебных туалетов. Красный цвет фаты – цвет свадебных обрядов Древней Руси, и политически он сегодня оправдан.

Оригинальное решение ритуальных обрядовых костюмов прощальных. Они без карманов. Крутая сторона – чёрный габардин, спинка из марли. Обувь без задников и подошв. Шевро хорошего качества. Вместо сорочки – белоснежная клеёнчатая манишка. Чёрный пластмассовый галстук. Мы учли ваши замечания о том, что мы оторвались от жизни. Хочется думать, что в ритуальных костюмах это естественно.

Последние разработки носимого убедят вас в обратном. Но есть решение о внедрении всего этого в ваше ношение.

Он, мерзавец, делает вид, что меня нет.

Играет, выступает, разъезжает.

А я, брат, есть!

Я мерзко в тень ушёл.

Никогда он не даст того накала, той страсти, того юмора и грусти светлой.

Он, тварь, ведь не знает, как играть грусть светлую.

Он просто грустно играет – в лоб.

Это великий творческий нюанс, блин.

Это тебе не курок спустить в Ленского на рассвете, когда все спят.

А юмором сверкнуть, юмором в одном глазу.

Не изогнувшись и приплясывая, не тыча пальцем в балкон, мол, щяс, щяс, мол, щяс выдам.

А искорка в глазу одном сверкнула – бзинь – и пожалте – хохот.

А пауза!..

Он же бесконечно говорит, долдонит, бубнит, гудит, как шмель, боится собственного перерыва в словах.

Чтоб все не встали и не ушли.

Он криком держит.

А я – спиной.

У меня зад выразительный.

Стою, на ножны опираюсь спиной, а зал, как проклятый, затих.

Я к ним, мерзавцам, задом обращаюсь.

И слушают.

А он лицом – и говорят.

Он и они одновременно.

Он – с ними, а они – друг с другом.

Ха-ха-ха-ха-ха-ха.

Конечно, он трудолюбив чудовищно и легендарно, как все патологические твари.

А я лежу, но суть не в этом.

Мы же – кто кого.

Он что-то обо мне промямлил в Тюмени.

Я сосредоточился на нём в Новосибирске.

Публика, конечно, мечется, ей любопытно.

Его уже не слушают.

Главное – что там между нами.

Кто кого ударит между строк?

Тут он раскрылся, я затих.

Он – гадостью, я – исполнением.

Он – от себя, я – от Шекспира.

Он – матом, я – недосягаемо стихами.

Молчание, пауза, Расин, Мольер, Островский, Горин, дошёл до Данте, плюнул – пусть подпрыгивает.

Он бездарен, а я далёк.

Замолк, запил, разбил будильник, грохнул телефон, проверил на смекалку.

Он себе свернул лицо намёками.

Подмигивал всем телом, поясницей.

Такой рассказчик тонкий: выпучил глаза, подтягивал штаны, показывал рукой, предупреждал: не торопитесь, вот-вот сейчас будет смешно.

Да, кто-то засмеялся до, но после не было ни звука, полная тупая тишина, настоянная на недоумении.

Бедный, мне стало его жаль, я отошёл.

Я заложил в кольцо свой мяч – пускай допрыгивает.

Талант успешен, когда играет; бездарь – когда уходит.

Он и не понял, почему такие аплодисменты на уход.

От радости, подонок!

А я затих, замолк, запил, залёг.

Проверим тишиной!

Наливай, Егорушка!

– Дядя, а чужие, это которые?

– А их видно.

Прилетаю я в Архангельск. Впервые.

Прилетаю на рассвете.

Утро там.

Корреспондент уже с микрофоном, с камерой.

– Вот вы сегодня прилетели в Архангельск, что вы успели подметить в Архангельске?