Борис Привалов: Надпись на сердце

— Тут есть одна знаменитая теща, — объяснил конферансье, — зловредная старуха, можешь полюбоваться — сидит в первом ряду. Так вот из-за нее весь сыр-бор. Меня завклубом специально предупредил: про тещ, говорит, ни-ни.

— Ничего не понимаю. Скажи толком, изверг.

— Она здесь всеми уважаемое лицо. Из-за нее в поселке общественное питание находится на высоком уровне.

— Повариха?

— Да нет, обычная теща без определенных занятий. Но мать жены самого начальника строительства.

— Значит, чтоб самокритики не получилось? Семейственность и вообще? Ясно.

— Ты, Мрякуша, нынче какой-то недогадливый, прости меня, — вздохнул конферансье. — Дело такое: теща до того злюща, что начальника строительства из дому выжила. И ему пришлось в столовых питаться. А в столовых, сам знаешь, как кормят. Вот начальник попитался таким макарчиком дня два-три, да как взялся за перестройку работы! Теперь тут такие столовые, что сюда из городских ресторанов приезжают кулинары ума-разума набираться. А все из-за кого? Из-за тещи. Так что куплеты ты свои пересмотри быстренько, иначе свисту не оберешься...

И конферансье побежал объявлять начало концерта.

Кто извлек Валю Ездакову из толпы провожающих и в последний момент поставил на ступеньку уже движущегося вагона — осталось неизвестным. Ее верный поклонник, кладовщик Яша, клялся, схватившись за чуб, что это он, «рискуя своим земным существованием, совершил подвиг во имя нежных чувств».

Валя, хотя и недолюбливала Яшу за систематическое бахвальство («Хорошо еще, что за похвальбу трудодней не начисляют, а то бы ходить тебе, Яков, в передовиках!» — смеялась она), но, делать нечего, поблагодарила его за помощь.

Действительно, посадка была трудной. И все из-за кинохроники. Митинг, посвященный отъезду лучших колхозниц области в столицу, на Всесоюзное совещание передовиков сельского хозяйства, состоялся прямо на платформе. Все шло как полагается в подобных случаях: после каждого оратора играл оркестр, волновались на ветру транспаранты, стояли с букетами цветов отъезжающие, и щеки их рдели, как кумач флагов.

И вдруг все смешалось: прибыла на вокзал съемочная группа столичной кинохроники. Одной минуты было достаточно режиссеру, чтобы сориентироваться в пространстве и времени. Первый ассистент бросился к начальнику станции задержать отправление поезда до окончания съемок, второй перебазировал оркестр на другой край платформы («А то ваши трубы отсвечивают!»), третий вытеснил отъезжающих на залитую солнцем часть перрона, четвертый пытался выстроить провожающих в стройную монолитную колонну.

Съемочные камеры стрекотали, как влюбленные кузнечики, — неутомимо и бодро. Оркестр бесконечно играл один и тот же марш, словно патефон, пластинку которого «заело»: главный кинодеятель сказал, что именно этот ритм его больше всего устраивает.

Но начальник станции отказался ломать график движения из-за съемок. Паровоз загудел, покрывая звуки духовых инструментов и шум толпы, буфера воинственно лязгнули, вагоны сделали шаг в сторону Москвы.

Вот тут-то и началась авральная посадка. Отъезжающим нужно было вырваться из рук кинохроникеров, пробиться через толпу провожатых и успеть вскочить в поезд.

Вале Ездаковой, как самой знаменитой девушке области, было труднее всех: ее снимали сразу трое операторов.

И если бы не помощь Якова, прибыла бы она в Москву следующим поездом, с опозданием на сутки.

Как ни странно, именно тем, что кладовщик помог ей вовремя ступить на вагонную ступеньку и даже букет еще успел всунуть в руку, Валя была очень огорчена. Ей бы хотелось, чтоб это сделал не рыжий Яков, а тихий и застенчивый колхозный тракторист Игорь. Валя, как и каждая девушка, в которую влюблены, знала о чувствах Игоря. Но тракторист был такой стеснительный, что на какое-либо активное выражение чувств с его стороны Валя уже давно перестала надеяться.

Стоило на вечере в клубе Игорю преодолеть свою робость и направиться к Вале, чтобы пригласить ее на танец, как Яков опережал его. Когда Игорь набирался, наконец, храбрости и хотел проводить Валю до дому после заседания или собрания, то Яков снова перебегал ему дорогу: он ловко подхватывал Валю под локоток прямо в помещении правления колхоза да так и выходил с ней на улицу. А Игорь грустно вздыхал и клял свой неуверенный характер.