Анатолий Шинскин - Тихий омуток

-- Нет, отлучится мне нельзя! -- вампиры вздрогнули, Мнимозина уронил стакан. Никто не заметил, как у стола появилась баба Таня. -- Опять за старое. Хозяйка из дома, к Петровичу гости! Картошка-капустка -- знатная закуска. Угостить не стыдно, и сожрут -- не жалко. -- Заметив под столом бутылку от сорокаградусной, взъярилась не на шутку. -- Петрович гуляет! Рассада огнем гори, куры от жажды гиньте, у Петровича с утра аврал, а вечером Кукарача!

-- Ты… помолчи! Ничего… не понимаешь, -- Петрович слегка растягивал слова, и баба Таня сразу вычислила «градус настройки». -- Тань, у меня с тобой год за два: я уже по выслуге за сто лет перевалил, а люблю... Мы же одного поля колоски...

-- И одного Нила крокодилы! Пятнадцать минут! И все по домам.

-- Не уложились, -- шепнул Петрович. -- Колян, включай обаяние.

-- Баб Тань, -- Колян поднялся во весь свой двухметровый рост. Старушка оказалась ему чуть выше пояса. -- Баб Тань, моя вина. День рождения, зашли выказать уважение хорошим людям... И уже уходим.

-- Хорошо, хорошо, -- смягчилась баба Таня: нравился ей этот здоровяк.-- А день рожденья у кого?

-- У меня, баб Тань. Семьсот лет -- этап, почти юбилей. Итожить жизнь -- сразу и всю -- не хочется пока. День удался, час получился, минута прожита не зря -- семьсот лет, как один день. И чего только в этот денек не вместилось, -- с неожиданной горечью сказал Колян, помолчал и нашел силы улыбнуться старушке. -- Хотел пошутить весело...

-- Весело шутить -- это большое искусство, -- Гульфик прижмурился в потешной улыбке, заставив всех отвлечься от Коляна и повернуться к нему. -- Весело шутить -- это от природы. На днях видел по телевизору знаменитого юмориста, знал его мальчишкой. Так он и тогда умел быть смешным: то задницу соседям покажет, то матом прилюдно заругается.

-- Вроде вас острословов. "Семьсот лет" - материнское молоко на губах не обсохло. Две минуты до калитки добежать, -- засмеялась баба Таня весело. -- Время пошло.

Не пытаясь испытывать крутой нрав хозяйки, живо подались за калитку. Закурили, душевно прощаясь и пожимая Петровичу руку:

-- Петрович! Ты -- мужик!

Вальяжно приосанясь, «мужик Петрович», пошел к дому и остановился, как вкопанный, медленно трезвея. Рядом с дверью в сенцы стояла новенькая метла...

Потянул на себя ручку, навстречу по длинному коридору веранды стремительно разгонялась баба Таня:

-- Я полетела, а ты смотри тут...

Петрович поднял руку к животу, закрестился наоборот, сторонясь метлы, и с ужасом отдернул руку:

-- Таня, чуть в грех не ввела. Может, ну ее? Я велосипед починил...

Колян стоял на высоких ступеньках здания администрации. Неторопливо покуривал суперлегкий Георг и посматривал безразличным взглядом в толпу на площади. Похороны -- эка невидаль. За неполные семьсот лет Колян только своих тел схоронил три десятка, а чужих считать-не пересчитать.

Перед трибуной на столах стояли два украшенных золотистой бахромой гроба. Милицейское оцепление отжимало в сторону любопытствующих обывателей. Старшина ППС Зачухрин, придерживая на голове фуражку, рьяно суетился, пытаясь выгнать за оцепление гужующихся вокруг загулявшей дворняжки многочисленных беспородных кобелей.

Любопытная сучка, забыв о любви, упрямо лезла вперед к зрелищу. Кобелям забыть о любви не позволяла природа, и они проламывались сквозь милицейский кордон следом за объектом вожделения. Районное руководство, обеспокоенно посматривая вверх, собиралось открыть траурный митинг.

Погода в Непряхинске напрямую зависела от концентрации вампиров на квадратный километр города. Нетрудно догадаться, что на городской площади и у здания районной администрации всегда было пасмурно, а в день двойных похорон тучи заволокли небо и опустились, едва не на головы, собравшихся на торжественное событие горожан.

Сколько-нибудь заметные происшествия в Непряхинске случались не каждый день и даже не каждый год, а тут два высших районных чиновника в один день вознеслись в небеса (или провалились в ад).

-- Воровали, воровали, а тут такой облом, -- сочувствовали в толпе.

-- Думали, с собой заберут.

-- А зачем? Они и Там воровать будут. Такую привычку сразу не убьешь.

-- Не привычка, а призвание.

-- Талант. Умение воровать -- это от Бога.

-- А они как раз к нему. С отчетом.

-- Тихо вы! Развеселились.

Внутренним слухом ловя разговоры и реплики, Колян внешне оставался бесстрастным, но шевелился в сердце червячок страха. Не однажды в своих жизнях и превращениях топтан был доведенными до отчаяния людьми, терзан и убиваем толпой за свои делишки, но не догадался никто вогнать в сердце осиновый кол. И оживал Колян в новом теле, с каждым разом злее, умнее, наглее, изворотливее, смелее.