Константин Изварин - Военно-морские рассказы

Вы спросите: А почему мостик окрашен... если корабль в море?

А потому и окрашен... в море, что в базе краситься нет никакой возможности. Потому что в базе Родина тебе не даст краситься. В базе Родина тебе придумает очистку территории, погрузку мусора, астрономическое число нарядов придумает.

Вот и выходим мы в море, чтобы покраситься и убраться. Потому как именно это и называется «Родину защищать».А вовсе не то, что показывают вам по телевизору.

— Да, — сказал сигнальщик останавливаясь и устремляя бдительный взор в сторону горизонта.

И непонятно было: имеет он в виду окружающую темноту, пустое море или то, что дома сейчас тяжело.

— Да, — так же туманно повторил наблюдатель. — Расскажи чего-нибудь.

Сигнальщик порылся в памяти.

— Ладно, слушай, — сказал он, картинно опираясь локтем на банкет.

Где-то в недрах корабля задребезжал звонок.

— Опять тревога, — тоскливо протянул наблюдатель.

— С чего бы? — недоумевал сигнальщик. — Вроде бы не должно быть. Да и звонок какой-то... непонятный.

Звонок и вправду был непонятным. Резким и непрекращающимся.

— Длинный? — неуверенно предположил наблюдатель.

Сигнальщик пожал плечами и завозился, готовясь слушать. Все равно объявят... после звонков.

Звонок оборвался.

— Не, короткий... наверное, — сказал сигнальщик. И снова пошевелился.

В глубине снова загрохотало.

— Да, что они там?... — недоумевал наблюдатель. — Что за звонки?

Грохотало долго. Пока сигнальщик не убрал локоть с «клювика».

Вот оно что, — мгновенно смекнул он. — Это я... значит...

И в глазах его — зорких и наблюдательных — плеснулся ужас. Что с ним сделают, когда выяснят, а выяснят очень быстро (даже не надейся)...

Наблюдатель от греха подальше провалился куда-то вовнутрь своего блестящего реглана.

Бывают в жизни моменты. Когда что-то изнутри, что-то, таившееся там со времен доисторических предков и поколениями ожидающее своего часа, вырывается наружу.

Это инстинкт. Инстинкт самосохранения.

Этот инстинкт, как вихрь, сорвал сигнальщика с места, бросил к двери в рубку...

Свесившись, как обезьяна, (на палубу ни ногой!) он открыл дверь и сунув вовнутрь голову с глазами — огромными как две луны — сказал, старательно делая недоумение:

— А что это за звонки?

Он еще рот раскрыл. Ну... дабы... соответствовать...

— А черт его знает, — с таким же недоумением в глазах ответил вахтенный офицер, для которого эти звонки были еще более полной неожиданностью.

Не пережать бы, — подумал сигнальщик. Он смотрел в глаза вахтенному офицеру еще ровно пятнадцать секунд, после чего вернулся на рыбины.

— Слава богу, хоть додумался, — приветствовал его возвращение наблюдатель откуда-то из глубины реглана.

— А, — отмахнулся сигнальщик. — Прорвемся.

Сигнальщика начала колотить крупная дрожь. До него наконец-то дошло.

А в глубине...

Звон, расколол сонную тишину, взметнул одеяла, срывая с коек защитников Родины.

— Что?

— Что?!

— Что за звонки?!

А руки сами ныряли в рукава, пальцы застегивали пуговицы, ноги неслись к боевым постам...

— Да что ж за звонки?!

— Что это за звонки? — спросил проснувшийся и ничего не понимающий командир у дежурного по низам.

— Не знаю, товарищ командир, — развел руками тот.

— Вахтенный! — проревел кэп в «каштан». — Что это за звонки?!

— Понятия не имею, — товарищ командир, — совершенно искренне ответил вахтенный офицер.

— А... а может... замкнуло, — неуверенно предположил дежурный по низам.

— Может... и замкнуло, — ответил командир. И махнув рукой, добавил: — Объяви... там...

И ушел командир, скрылся в каюте, хлопнув дверью.

— Команды звонками не числить, — объявил дежурный по низам.

После чего вернул «соску» на место и добавил несколько употребимых повсеместно слов, характеризующих его отношение к воинскому долгу.

Понемногу затихал ночной переполох. Заснул в каюте командир, задремал в столовой дежурный по низам, яркий свет сменил темно-синий, маскировочный.

— Пронесло, похоже, — решил сигнальщик и вернулся к созерцанию темного горизонта.

— Утром узнаем, — наблюдатель медленно, как черепаха, вытянул голову из ворота.

Утром сигнальщика и наблюдателя допрашивали по отдельности. Оба старательно изображали недоумение, разводили руками и смотрели строго вовнутрь себя.

Обошлось. А ночной переполох списали на замыкание.

Время стремительно близилось к обеду, а осмотровая группа все никак не могла завершить начатое. Чуть ли не рассвете «поймали» японскую плавбазу. И до сих пор ее... осматривали. Добросовестно примеряя на перепуганных и косоглазых личины шпионов, контрабандистов... ну, или хотя бы, браконьеров.