Константин Изварин - Военно-морские рассказы

Вторая же часть весьма точно определяет роль, исполняемую замом в сложном устройстве корабельной службы. Балласт и есть. Однако, настоящий балласт много полезнее. Хотя бы тем, что по кораблю не шляется. И политзанятий не проводит.

А еще наш зам боролся с неуставными взаимоотношениями. Делал он это так: соберет всех в столовой, выйдет в центр и скажет, глядя на нас как на очередное звание: «Гидра годковщины поднимает голову». Маяковский ты наш! Так и слышится: « Врангель еще жив! Добей его в Крыму!». Дальнейший текст исполнен рутины, а потому не интересен. Но, главное, главное — в конце. А в конце — рефреном: «Я вижу в этом проявление махровой годковщины». Вот так — именно махровой. А не какой-нибудь еще.

Нашим корабельным негодяям очень понравилось это слово — «махровой». Они начали его употреблять. К месту и не к месту. И затаскали нужное слово. Чуть до дыр не протерли. Та и слышалось: «...махровой...», «...махровый...», «...махровым...». И еще множество вариаций.

Употребляли они его в сочетании со столь не стыкуемыми понятиями, что командир, ошалевший от этакого расширения границ «Словаря живого русского языка», тут же влепил пять суток с содержанием первому попавшемуся «продолжателю дела Казака Луганского».

Или еще так зам с годковщиной боролся: Зайдет в столовую где народ собрался «видик» смотреть, дождется когда переводчик прогнусавит: «В главной роли Арнольд Шварцдебеббер» и скажет: «Не дам в обиду молодух матросов».

Потом «видак» отключит, кассету выдернет и стоит — непоколебимый как памятник Дзержинскому.

Расходится народ по кубрикам и друг другу как «Но пасаран» — «Гидра годковщины поднимает голову».

Вот такой у нас был орел-комиссар — длинный как жердь, тощий как глист, жилистый как подметка, с лицом усатым и ответственным за наше идейно-патриотическое воспитание. Настолько ответственным, что Ленинское «комиссары впереди» воспринимал буквально.

Неизвестно за каким чертом, но кто-то главный и штабной издал приказ, гласящий, что в период нахождения в тропиках, личный состав обязан получать дополнительную дозу физической нагрузки. Чтобы жизнь медом не казалась, видимо.

Идиотские приказы и исполняются по идиотски. Особенно замполитом. Он почему-то решил, что самой лучшей нагрузкой для нас будет пробежка. По кораблю.

Взялся он за это рьяно и даже возглавил. Бежал впереди — два шага вдох, два выдох — посреди морского и очень одинокого пейзажа. А мы вслед за ним — из кормы в нос — по правому борту, из носа в корму — по левому. Проскакивая в двери, огибая барбеты, торпедные аппараты и установки радиоэлектронной борьбы.

Получив таким образом усиленную дозу целых два раза, мы, то есть связисты, переполнились недоумением по самые козырьки тропических пилоток и обратились к своему «быку».

— Товарищ капитан-лейтенант, — сказали мы, — зачем нужно это самоистязание? Для чего мы... при плюс сорок пять... в тропических трусах... по раскаленной палубе?... Мы не понимаем.

— А вам и не надо понимать, — кратко и емко ответил наш «бык». — Утешайте себя мыслью, что так положено.

И мы утешали, получая ежедневные нагрузки, покрываясь потом, уменьшая, таким образом, и без того скудные запасы воды в организме. А зам по-прежнему гордо возглавлял наши пробеги, призванные, видимо, если не запугать наиболее вероятного противника, то, хотя бы, удивить.

А после этого идиотизма бегуны, с замом во главе, грохотали по трапу под душ. И обливались забортной водой. Специально для этой цели на юте была сварена конструкция из дырявой трубы и пожарного шланга. Соединяешь их в одно целое, вентиль крутанул и вперед — возмещать потерю соли. Вода теплая, струи колючие — так навозмещаешься, что соль эта, морская, с тебя хлопьями осыпается. Аж скрипишь при ходьбе. Такое, понимаешь, удовольствие.

Уф, слава богу. Очередной пробег завершился. Зам, бегущий во главе, первым скатился по трапу, на бегу подхватил «рукав» и, не прекращая движения, соединил. Крючки хрустнули, вцепившись друг в друга.

«Ага! — подумал зам». И повернул вентиль Вода хлынула столь радостно, а напор был столь силен, что соединение не выдержало. И разлетелось, звонко лязгнув.

«Ух, ты! — подумал зам, глядя как соленый поток стремится за борт».

Он повернул вентиль в обратную сторону, еще раз соединил и снова повернул. Соединение снова не выдержало. Зам еще раз завернул, соединил, повернул.

«Дзинь! — сказал шланг». И снова сорвался.

«Ну что ты будешь делать, — развел руками зам». И снова полез соединять.