Константин Изварин - Военно-морские рассказы

И весь остаток ночи мы спали жутко довольные.

А утром...

Утро началось с рева. С начальственного рева, продолжавшегося добрых полчаса и проникавшего даже сквозь палубу. Причем, эпицентр этого рева находился прямо у нас над головой и ничего хорошего не сулил.

Весь день продолжались наши сборы и начальственные разборки. Родная Дивизия, кстати, почему-то поддерживала «Вегу», а взоры нашего командования нет-нет, да и задерживались на сигнальщиках. То есть на нас.

Ну кто же мог знать, что прямо над нашей каютой расположен кабинет комбрига?

— А знаешь, — сказал Быстов, — все больше хочется домой.

Лето было в самом разгаре, южное солнце не уставало доказывать, что жизнь прекрана, со стоящего рядом круизного лайнера доносился женский смех, и хотелось думать не о том, что впереди еще полгода службы, переход к месту постоянного базирования в Петропавловск, а...

Короче, я присел рядом, на поваленную за ненадобностью сигнальную мачту и раскрыл уши.

А Быстов, он вообще довольно интересный собеседник, пусть хотя бы тем, что умеет не только говорить, мечтательно закатил глаза.

— Да-а, — продолжил Быстов, обратив свой, полный тоски взгляд на Северную сторону. — Вот если бы мне торпеду...

Старший матрос Быстов личность заслуженная, легендарная, я бы сказал. Настолько, что если бы торпеды находились в моем распоряжении, я бы обязательно выделил ему... одну. Вот только зачем? Зачем Быстову торпеда? Я даже вперед чуть подался, интересно ведь, бугель вам на все рыло.

— И я бы на ней... домой, — завершил мысль Быстов, переводя взгляд на Константиновский равелин.

Родом Быстов из Читинской области. И «хутор» его находится где-то на Аргуни, которая не только приходится притоком Амуру, но и пограничной рекой Китаю.

— Вот только сиденье к ней приделать, — добавил Быстов после недолгого раздумья. — И руль. А я бы рулил.

— Точно, — поддержал его я. — И педали.

— Да! — Быстов даже подпрыгнул. Мачта, прижатая к переборке двумя креплениями, задрожала. — И педали. А я бы их крутил! — Он встал, и делая характерные движения ногами, обутыми во флотские полусапоги, показал как бы он добирался домой.

На Флоте принято мечтать. Хоть это и не поощряется командованием, но все равно принято. Мечтают старшие офицеры о присвоении очередного звания, мечтают младшие о переводе к новому месту службы, где нет таких мечтательных командиров и вообще военных. Мечтают мичмана — о выслуге и о том — где чего и кому куда...

А матросы мечтают об увольнении в запас, ибо, о чем же еще мечтать, если время твое рабочее измеряется не в рублях, а в сутках? И чем меньше этих суток остается до желанной цифры одна тысяча девяносто шесть, тем чаще взгляд обращается к небу, провожая улетающие от моря самолеты, тем тоскливей становится на душе, потому как к родному «железу» ты все-таки привык, а дома за эти три года... много чего происходило за три года. Без тебя, что характерно. И как чего-то светлого и страшного одновременно ждешь ты двадцать седьмого сентября — дня, когда Министр Обороны поставит, наконец, свою закорючку под текстом Приказа и служба твоя начнет отсчитывать дни в обратную сторону.

Быстову же до желанной цифры осталось всего ничего. «Дембель» звал, манил, щекотал ноздри вкусными запахами. И Быстов размечтался. Он важно прохаживался, оставляя свежие царапины на недавно окрашенной палубе второго мостика, размахивал руками, что-то показывал, что-то, что, по его мнению, совершенно необходимо для поездки домой и говорил, говорил.

Он говорил о том как сядет на торпеду, к которой уже приделано сиденье и руль, как поднимет флаг (как же это — домой и без флага... сигнальщику-то?), как закрутит педали, которые к его торпеде присобачил я, как...

А я, в который уже раз, убеждался, что исконно русские — широкие и бескорыстные души — сохранились только на окраинах великой Империи, ибо так искренне, по-детски радоваться завтрашнему дню, абсолютно не задумываясь о том, что он нам готовит, могут только очень счастливые люди. Честное слово, если бы я работал Дьяволом, я бы эти души скупал просто так, лично для себя. И никому бы не показывал...

Ну вот, я тоже замечтался. А зря.

— Эй, орлы?! — шустренький, маленький — метр пятьдесят в холке — наш командир высунул головенку в огромной фуражке, делавшей его выше в собственных глазах, из-под левого «крыла». — Вам что, делать нечего?

От этих грубых и несвоевременных слов Быстов сник и потух. Из его глаз исчез блеск, а руки сами начали развинчивать какую-то железку.