Константин Изварин - Военно-морские рассказы

Я замер, раззявив рот в немом удивлении, глядя на Быстова как бедуин на кофеварку.

— За картошкой, — повторил Быстов. — Командир послал.

И скрылся, растворяясь в сумерках, наступление коих в южном Вьетнаме сравнимо с кирпичом, летящим тебе на темечко с высоты седьмого этажа.

— Интересно, — сказал я сам себе, спускаясь в прохладу внутренних помещений, — а зачем командиру картошка?

Перед глазами тут же встала картина: командир, голый по пояс, под проливным тропическим дождем, ежевечерне поливающим наш корабль, жарит картошку на крохотной электрической плитке, воткнув трезубую вилку прямо в розетку корабельного освещения. А старший матрос Быстов, действуя совместно со своим наблюдателем, прыгают вокруг, защищая сковороду от холодных тяжелых капель и уворачиваясь от шипящих брызг жира. Сюрр, бред, то есть. Но скажите мне, пожалуйста, зачем командиру, исполняющему в данный момент необременительную, но весьма необходимую должность обеспечивающего офицера и находящемуся, в связи с этим, на мостике, или поблизости, картошка? А если и нужна, вдруг, то неужели за ней сбегать некому? Кроме вахтенного сигнальщика?

— Быстов за картошкой пошел, — объявил я нашим, зайдя в кубрик.

— Угу, — ответили наши. Невозмутимые как могикане.

И снова зашлепали картами. На кону стояли целых два коробка спичек — сумма внушительная, для курильщиков, коих у нас хватало, в особенности.

На флоте, как известно, день считается напрасно прожитым, если ты ближнего невинно не натянул, не пошутил, в смысле. А пошутить мне хотелось. Еще как хотелось. Вообще-то я сам еще не знал, что придумаю, как совмещу Быстова, командира и картошку на мостике, но тема была весьма и весьма перспективной.

— Говорит, командир послал, — слегка поиграл я «наживкой».

— Ну? — сказали наши, отвлекшись на минуту.

— Черт его знает, — сказал я, присаживаясь рядом. — Сдайте на меня.

И кинул в банк пять спичек — обычную ставку.

Клюнуло! Клюнуло! — Я старательно прятал ликование, делая вид, что заинтересован раскладом.

А на их лицах, медленно, как изображение на фотографии, проявлялось сомнение. Пока еще только тень сомнения, но с каждой шлепнутой на стол картой оно крепло. Крепло! Не хуже чем наша оборонная мощь.

— Гм, — нарушил напряженную тишину Ванька Вишневецкий. — Упал. — И сбросил карты в колоду. — А зачем ему картошка?

— Быстову? — подыграл я и бросил в банк еще пять спичек. — Дал дальше.

— Кэпу, — пояснил Ванька, пытаясь заглянуть в карты соседа.

— Ну-у... — старательно протянул я, надеясь, что не переигрываю. — Быть может, жарить будет.

Все дружно хохотнули. Очевидно, каждый в этот момент представил сам процесс жарки. И вправду, смешно.

— А может и пожарит, — снова сказал я. Теперь уже задумчиво, так, мне казалось, будет правильнее. — Он такой.

Я ждал. Ждал, когда вступит в разговор Вовка Ряузов — человек, твердо уверенный в том, что знает все. И лучше всех. Откровенно говоря, я всегда завидовал таким уверенным. Как здорово было бы думать, что всегда прав. Эх, был бы я таким...

Дождался. Вовка Ряузов сделал соответствующее моменту лицо и сказал, старательно выдерживая пренебрежительный тон:

— Картошка, матросу третьего года службы необходима для... — Он набрал в грудь побольше воздуха, готовясь, видимо перечислять, а я мысленно возликовал. Уж если Ряузов принялся за глубокомысленные размышления... Это значит все. Значит, день прожит не зря.

М-да-а! Теперь, даже захоти я повернуть процесс вспять, это уже будет невозможно. Теперь меня уже никто не слушает, ибо каждый по самую макушку проникся идеей того, что картошка командиру действительно нужна. А на мостике в особенности. А доверить ее транспортировку кому-то, кроме Эдьки Быстова будет попросту преступным.

— Вскрываемся? — предложил я, бросая в банк последние свои спички.

— А? — сказали наши, чьи мысли были целиком заполнены Быстовым и картошкой.

Быстов появился в кубрике как по заказу, то есть абсолютно неожиданно. Пройдя между коек и шкафчиков, безмолвный как привидение, он медленно опустился рядом с нами и тяжело вздохнул. А с лица его тем временем сходило выражение «видывал я всякое».

Карты были забыты. Все молча смотрели на Быстова, выискивая на его азиатском лице подтверждение своим догадкам.

Выражение «видывал я всякое» дошло до своей критической точки и плавно перетекло в «но такого...». Губы Быстова разомкнулись...

— А он сказал «картошки принеси», — промолвил наш герой неожиданно.