Бус Таркинтон - ПЕНРОД-СЫЩИК

– Кофефу ом каптяется? – спросил младший брат, обращаясь к старшему.

– Верман хочет знать, почему ты кривляешься? – объяснил Герман. – Ему, наверное, кажется, что ты хочешь его рассмешить.

Теперь хмурости на лице Сэма прибавилось, и Верман больше не смог сдерживаться. Он захохотал и принялся поочередно показывать пальцем то на Сэма, то на Пенрода. Пенрод тоже нахмурился и выглядел не менее сурово, чем Сэм. Верман до такой степени зашелся хохотом, что принялся визжать. Когда же он, наконец, немного успокоился, он высказал соображение столь неуместное, что негодование Пенрода и Сэма возросло.

– Оми маномеш каймули мегомяя Мэйда? – спросил он.

– Он спрашивает: «Они, наконец, поймали негодяя Дэйда?» – тут же перевел Герман.

– Вот тупые! – почти одновременно воскликнули оба фабриканта змей. Потом они обменялись выразительными взглядами, суть которых сводилась к тому, что бесполезно тратить слова, ибо столь неразумному существу все равно ничего не объяснишь. С того душного дня, который Пенрод провел под слоем опилок, а Сэм посвятил чрезвычайно похвальным занятиям по дому, минуло добрых две недели. Для Пенрода и Сэма это был очень большой срок, и теперь все, что касалось деятельности Джорджа Б. Джашбера, отдалилось от них не меньше, чем первый день занятий в прошлом году.

– Ты что, ничего не знаешь? – глядя на Вермана, снова воскликнул Пенрод. – Да ведь мистер Дэйд давно уже не живет в нашем городе!

Однако на Вермана это сообщение не произвело никакого впечатления. Именно в этот момент он заметил две наполненные водой бутылки, возле которых по-прежнему сидел насупившийся Сэм.

– Это фо?

Он потянулся к бутылке, но прежде, чем священное стекло осквернило невежественное прикосновение, Сэм сердито отпихнул его.

– Уйди! Сколько раз говорить! Неужели ты не можешь хоть куда-нибудь уйти? Попробуй только дотронуться до этой бутылки и ты…

Но тут Верман снова засмеялся, а Герман, которому сцена тоже показалась забавной, поддержал брата, и их дружный хохот заглушил конец речи Сэма.

– Оми бекают мей! – сквозь смех верещал Верман. Он подпрыгивал, хлопал в ладоши и снова кричал: – Мей бекают! Бекают мей!

– Да, мы делаем змей! – в ярости крикнул Пенрод. – А вы не шумите! Думаете, нам хочется, чтобы вы испортили своим дурацким шумом наших змей? Конечно, если тут каждый будет ходить и шуметь, у нас даже самой паршивой змеи не выведется! Думаете, хоть один волос может во что-нибудь превратиться, когда тут так шумят и…

– Змеям шум не мешает, – перебил его Герман, который, наконец, перестал смеяться. – Могу сказать, что, шуми не шуми, у вас все равно никаких змей не выйдет. Вот если вы положите конские волосы в бутылку и не будете смотреть, тогда у вас, может, действительно получатся змеи. Все три недели нельзя смотреть на бутылку, иначе змея не получится. Если вы хоть раз посмотрите, змея испортится, и в бутылке так и останется конский волос.

– Что-о-о? – крикнул Пенрод, и голос его звучал так угрожающе, что Герман хотя и снова засмеялся, однако предпочел несколько отступить назад.

– А ну, убирайтесь отсюда! – закричал Пенрод. – Немедленно убирайтесь! Вы просто ничего не понимаете, а сюда явились нарочно! Вам, видно, захотелось испортить наших змей!

– При чем же тут я, Пенрод? – принялся оправдываться Герман. Он пошел к двери конюшни, и на ходу его одолел новый приступ смеха. – Ну, что я тебе сделал? – продолжал он. – Я только сказал, что, если глядеть на конский волос, он не превратится в змею и…

– Уходи отсюда! – перебил его Пенрод и огляделся по сторонам, точно искал предмет, подходящий для того, чтобы запустить его в Германа и Вермана.

Заметив это, Герман и Верман быстро покинули конюшню. Однако две пары покрасневших от негодования ушей еще долго принуждены были слышать с улицы громкие голоса и звонкий смех чернокожих братьев.

Пенрод затворил дверь и, вернувшись к ящику, устроился рядом с Сэмом.

У них всегда головы плохо варили, – проворчал он, имея в виду двух братьев, чей неистовый хохот по-прежнему слышался за стеной. – Вообразили, что понимают в змеях!

– Вот-вот, – согласился Сэм, – да пусть я все продам без остатка, если не понимаю в змеях больше Германа и Вермана, вместе взятых! Продам свою долю и уйду! Да он просто сказал, чтобы похвастаться. У них с Верманом даже конских волос-то нет. А хороших бутылок тем более. А выставляются, будто им все на свете известно! Никто на свете еще не слышал, чтобы нельзя было глядеть на бутылки! Это же чушь какая-то – продолжал он отстаивать свою точку зрения. – Ну, что, Пенрод, может сделаться любой вещи, если ты на нее просто будешь смотреть? Например, если ты будешь хоть целый день смотреть на головастика, помешает это стать ему лягушкой? Не помешает, верно? Ты это не хуже меня знаешь. Ну, а Герман, наверное, про головастика бы тоже сказал, что если на него смотреть, он никогда не превратится в лягушку.