Юрий Пульвер - Ельцын в Аду

- Самоудовлетворяющийся секс-символ, - хмыкнул философ.

- Что за хамство, герр Ницше? Слишком длинные, как и слишком острые языки приводятся к норме одним способом – укорачиванием! Да, Ваша философия послужила в значительной мере базой для идеологии национал-социализма. Да, я, как многие гении, черпал энергию из великих книг. Александр — из «Илиады» Гомера, Цезарь — из «Истории» Геродота, Наполеон — из «Жизнеописаний» Плутарха. Я — из книг Шопенгауэра и Ваших, герр Ницше! Поэтому я назвал Вас «своим великим предтечей», часто ссылался на Вас и держал Ваш бюст на своем письменном столее. Но это Вас не спасет!

- Не грозите, герр Гитлер! Я из другой зоны, Вам неподвластен! Не Вам надо мной издеваться, поищите другие жертвы! Кстати, я Ваш заказ выполнил, привел моего подопечного. Вот им и займитесь, раз больше делать нечего, кроме как меня пугать.

При взгляде на экс-президента России наци №1 сменил гнев на милость.

- Господа, позвольте представить самого достойного (я имею ввиду для нас, германцев), а для россиян весьма недостойного унтерменша – господина Бориса Ельцина! Аплодисменты, господа! Тройное нацистское приветствие нашему дорогому, то-есть дешевому гостю!

- Хайль Ельцин! Зиг хайль! Зиг хайль! - разнеслось под сводами рейхсканцелярии.

- Прошу садиться, господа. Сегодня я намерен повести «разговор о присвоении орденов, исходя из того, что по опыту любой германский орден, врученный иностранцу, может считаться врученным впустую.

Я поэтому совершенно не торопился награждать иностранцев Железным крестом. Ибо.. этот красивейший из германских орденов - награда, пользующаяся огромным авторитетом в глазах военных во всем мире, и поэтому, если его присвоение не будет оправдано выдающимися военными заслугами, он может только обесцениться.

Разумеется, я не отрицаю того, что награждение нами иностранцев могло бы приносить пользу. Ибо люди... везде, и за границей тоже, тщеславны, и большую часть из них можно, украсив предварительно впечатляющими германскими орденами, побудить занять более или менее прогерманскую позицию. Я поэтому, не желая, чтобы германские ордена, многие из которых можно заслужить, лишь идя на смерть, вручались иностранцам, а значит, обесценивались, создал специальный орден для них.

Я пошел на этот шаг с легкой душой, хотя бы уже потому, что такой орден обойдется дешевле, чем изготовление золотого или серебряного портсигара, который ранее от имени рейха дарили иностранцам. Можно также не бояться, что польза от присвоения этого ордена, самый роскошный экземпляр которого можно приобрести за каких-нибудь двадцать – сорок рейхсмарок, будет меньше, чем затраты на него, пусть даже его вручат лишь за то, что человек один или два раза принял участие в официальном завтраке».

Хорошая идея, подумал ЕБН. Надо было и нам для чужих специальную побрякушку придумать, а то давали Золотые Звезды и ордена с бриллиантами и платиной кому ни попадя!

- «Труднее всего для меня найти способ выражения признательности человеку за поистине выдающиеся, прямо-таки уникальные заслуги перед Германским рейхом. Я много размышлял на эту тему и не пришел ни к какому другому решению, кроме как и в этом случае вручением ордена выразить благодарность нации. Но я с самого начала установил, что этот орден ни при каких обстоятельствах не должен быть доступен иностранцам».

- Он когда-нибудь перейдет к делу? - недоумевающие спросил Ельцин – во весь голос, так как хотел, чтобы его все слышали.

- Уже перехожу! - отозвался Гитлер. - Вы знаете, господа, как редко я меняю свои однажды уже принятые решения. Но в этом уникальном случае вынужден буду сделать исключение - предлагаю наградить Железным крестом 1-й степени за поистине неизмеримые заслуги перед Германским рейхом и лично передо мной присутствующего здесь иностранца – бывшего президента России Бориса Ельцина!

- Чего ты буробишь? Какие такие заслуги?! - возмутился ЕБН.

Гитлер не успел ответить: он превратился в симпатичного молодого парня в форме ефрейтора с марлевой повязкой на глазах.

- Прошу не волноваться, господа, и потерпеть, а заодно и помучиться некоторое время вместе со мной. Я впал в молодость и снова испытываю страдания, перенесенные во время войны. «В частности, в ночь с 13 на 14 октября 1918 года я получил сильное отравление горчичным газом, вследствие чего поначалу совершенно ослеп. Я боялся, что навсегда останусь без зрения, не смогу ни рисовать, ни заниматься политикой».