Катины же дела шли довольно успешно, она работала в какой-то лаборатории по сертификации и со своим общительным и, как теперь говорится, коммуникабельным характером находила заказчиков и заключала договора. Ее должность называлась новым словом «менеджер». Она даже могла скопить денег на две путевки в Анталию, на десять дней, но Леша ехать отказался. «И что я там буду делать?» – удивленно спросил он. «То же, что и здесь, – лежать». «А зачем куда-то ехать, чтобы лежать?» «Там ты будешь лежать на пляже», – объясняла Катя. Но в итоге она поехала одна, а на оставшиеся деньги купила там себе премиленькую дубленочку с капюшоном.
Теща Елизавета Петровна вышла на пенсию, чтобы приглядывать за внучкой, у которой, как она объяснила, трудный возраст, пятнадцать лет. Ей, конечно, виднее, она педагог, хотя ничего трудного у Юлечки не было, она росла спокойной и послушной девочкой, плоть от плоти этой семьи, где никто ни на кого не раздражался и не учил жить.
Елизавету Петровну не раздражал даже вечно лежащий на диване зять, а ведь какой ангельский характер надо иметь, видя перед собой постоянно лежащего здорового и относительно молодого мужика, которому все по барабану, который палец о палец и т. д.
Но – ничего подобного, подумаешь, лежит и лежит, у всех свои плюсы и минусы. Только однажды, когда завели скотчтерьершу Топу и с ней надо было по вечерам гулять (Юлечку в темноту не отпускали), Елизавета Петровна сказала как-то Кате, впрочем, вполне благодушно: «Скажи своему спящему красавцу, чтобы собаку вывел». «Да ну, мам, легче самой сходить», – отмахнулась дочь. Кого она имела в виду под «самой» – неизвестно, но, судя по всему, не себя, так как тут же села звонить по телефону. Елизавета Петровна надела растоптанные боты и пошла с Топой на улицу. Можно было бы сказать: «И все у нее внутри клокотало от возмущения, но она с трудом сдерживала себя». Но это было бы неправдой, потому что ничего у нее не клокотало, а значит, и сдерживать было нечего.
И вдруг Елизавета Петровна преподнесла сюрприз. Началось с того, что, собираясь по вечерам гулять с Топой, она вместо растоптанных бот стала надевать туфли. Затем был извлечен из недр шкафа забытый берет, в котором Елизавета Петровна когда-то ходила в театры со своим классом, и вообще за час до выгула собаки Елизавета Петровна начинала загадочно улыбаться, заговорщицки переглядываться с Топой, укладывать в какую-то замысловатую прическу волосы и беспрерывно смотреть на часы. И наконец, водрузив на прическу берет, тожественно выходила за дверь, ведя на поводке Топу, явно довольную таким поворотом дела, поскольку гуляли с ней теперь не пять минут, как раньше, а почти по часу. Однажды их не было больше двух часов, и взволнованная Катя бегала по всем дворам, разыскивая пропавшую маму с собачкой. И даже Леша, стоя на балконе, кричал на весь двор: «Топа, Топа!» В ответ на упреки, которыми ее встретили дома, Елизавета Петровна заявила, что она взрослая женщина и имеет право на личную жизнь. Выяснилось, что «личная жизнь» представляла собой «серьезного, интеллигентного и очень одинокого человека», с которым Елизавета Петровна познакомилась в скверике, где одинокий человек выгуливал своего фокстерьера Тузика. И что она сегодня была у него в гостях. Одинокий человек жил, естественно, один, и все в его квартире было сделано своими, т. е. его, руками, и книжные полки, и шкафчики в ванной. И, кстати, краны там не текут, потому что у человека золотые руки, не то что у некоторых. И этот одинокий человек по имени Петр Иванович угощал ее чаем и пирогами с курагой собственной выпечки, он еще и большой кулинар. Через неделю Петр Иванович был приглашен на обед. Елизавета Петровна очень нервничала, ей хотелось удивить гостя. Но, поскольку на этом поприще она не блистала, удивить она смогла только котлетами, с которыми с непривычки возилась полдня. Петр Иванович оказался очень серьезным, убеленным сединами мужчиной лет под семьдесят. Он был в серо-голубом костюме и в красной водолазке. Елизавете Петровне и Кате он вручил по гвоздике. Потом молча и одобрительно осмотрел квартиру, вымыл руки в ванной из неисправных кранов (от чего Елизавета Петровна очень смутилась), и они всей семьей сели за стол. Петр Иванович, опять же молча, съел котлеты с картошкой, после чего заметил, что, конечно, ничего, есть можно, но в фарш стоит провернуть капустный лист и натереть на мелкой терке сырую картофелину. Конечно, так тоже вполне съедобно, но с капустным листом лучше. В общем, через месяц Елизавета Петровна объявила, что выходит замуж.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу