Борис Ласкин: Друзья и соседи

— Да, — задумчиво сказал Полухин, — поклонимся Волге, но уже на обратном пути.

— Когда из Берлина будем домой возвращаться, верно? — спросил Логинов.

— Точно.

— Вы знаете, товарищ капитан, — сказал Санько, я вот подумал, если бы у меня в Саратове была такая звукозапись, я бы Любу свою попросил высказаться на пластинку по вопросу о нашей будущей жизни. Она, может, сказала бы — я тебя ожидаю, Алёша, и слушаю приказы, и так вы здорово наступаете, уже перешли Одер, и с каждым днём ты от меня всё дальше и дальше…

— А значит, что встреча ваша всё ближе и ближе. Понял, какая диалектика?

Полухин спрятал пластинку в сумку и пошёл к выходу. Санько и Логинов пошли за ним.

На улице у дома, крытого черепицей, Санько вдруг обнял за плечи Логинова.

— Хорошо тебе, Коля. Никакая тебя звукозапись не беспокоит. Холостяк!

Санько махнул рукой и, уже спускаясь в люк, вдруг обернулся к Логинову:

— Слушай, Коля, как же это мы так ушли?

— А что?

— Мы ж зубы забыли.

— Какие ещё зубы?

— Хозяйские, что в стакане лежат.

— А на кой ляд тебе эти зубы? — спросил Логинов, предвкушая шутку и заранее улыбаясь.

— Мне-то они, конечно, не нужны. Мне своих девать некуда. Я хотел бы их передать при случае этому… как его… Шмерке. Пусть, окаянный, кусает себя за икры и за прочие места, что потянуло их к нам в сорок первом году!..

— Заводи! — послышалась команда.

Почти одновременно громыхнули моторы.

Головная машина рванулась вперёд, и вслед за ней по узкой улице немецкого города Олау в сиреневом облаке дыма и пыли двинулись наши танки.

Если вас не затруднит, будьте добры, опустите это письмецо в Москве. Прямо в ящик опустите. Ну, если конечно, у вас время свободное найдётся, вы уж тогда лично передайте. Приятно бывает, когда с фронта живой привет привозят. Это точно.

У меня такой, знаете ли, интересный случай на почве живого привета произошёл.

Это весной было. Вызывает меня командир полка и даёт приказание вылететь в Москву в командировку. Ну, я, конечно, собираюсь. Москвичи по-быстрому письма пишут.

Подходит ко мне капитан Соколов.

— Ты, — говорит, — Клименко, в Москву летишь?

— Точно, — говорю, — в Москву.

— Скоро?

Я говорю:

— Заправимся и полечу.

— У меня, — говорит, — Клименко, к тебе просьба.

Я говорю:

— Слушаю.

Он улыбается и говорит:

— Будешь в Москве, зайди к моей жене, передай привет и в глаза ей посмотри, а потом мне расскажешь, какие у ней были глаза.

Я говорю:

— Понятно. — И в книжку записываю: «Зайти к жене капитана Соколова. Передать привет и в глаза посмотреть».

Только я это дело записал, техник докладывает — всё в порядке, можно лететь. Ну, я с ребятами, конечно, прощаюсь. Уже в кабине сижу и вдруг вспоминаю: адреса-то я не спросил у капитана Соколова.

Я кричу:

— Адрес, капитан?

А он в ответ:

— Улица Полянка, тридцать четыре.

Я кричу:

— Будет сделано!

Прилетел в Москву. Явился куда надо по службе.

Потом в ящик письма опустил, что ребята дали. Вижу, все вроде в порядке, одно поручение осталось — «зайти к жене капитана Соколова. Передать привет и в глаза посмотреть».

Стал я эту улицу Полянку искать. Я Москву слабо знаю. В общем, нашёл. Вижу: дом огромный, а номер квартиры у меня не записан. Захожу в домоуправление и там узнаю, в какой квартире Соколова живёт. В шестой.

Поднимаюсь на второй этаж. Квартира шесть. Звоню. Открывается дверь. Смотрю, стоит на пороге товарищ. Техник-лейтенант. Ростом примерно с вас будет. Папироску курит. Я говорю:

— Разрешите войти?

Он говорит:

— Пожалуйста.

Прохожу это я, а сам думаю — лучше бы мне про последнее поручение забыть. Не понравился мне этот товарищ в квартире супруги капитана Соколова.

Проходим в комнату. Я спрашиваю:

— Можно видеть Соколову?

— Посидите, — говорит, — она скоро придёт. Закуривайте, — и портсигар протягивает.

Я говорю:

— Спасибо, не курю, — а сам-то я, между прочим, курю с тридцать восьмого года.

Да. Ну, сидим, молчим. Этот товарищ спрашивает:

— С фронта?

— Да, — говорю, — с фронта.

— Откуда именно? Если не секрет?

Я говорю:

— С того самого.

— Наверно, из Германии?

— Да, — говорю, — оттуда, — а сам папироску достаю и закуриваю.

Тут он ухмыляется:

— А говорили, не курите.

А я говорю:

— Ничего. Курю. Иногда. В отдельных случаях.

Сидим молчим. Он опять вопрос задаёт:

— Как, — говорит, — там дела?

Я говорю: