Аркадий Аверченко - Экспедиція въ Западную Европу Сатириконцевъ - Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова

Но это было не такъ-то легко. Митя, шатаясь отъ усталости, ходилъ между чуждыми ему людьми, наполнявшими магазинъ, и призракъ голодной смерти рисовался ему въ чужомъ городѣ, въ громадномъ магазинѣ, среди чужихъ, не понимавшихъ его людей.

Одинъ разъ онъ остановилъ покупательницу и попытался навести справки о выходѣ:

— Мейнъ герръ! Битте цалленъ. Ихъ либе зи.

Нищенскій запасъ нѣмецкихъ словъ, имѣвшійся въ его распоряженіи, связывалъ его мысль; и весь разговоръ его, волей-неволей, долженъ былъ вращаться въ сферѣ ресторанныхъ или сердечныхъ представленій.

Дама изумленно посмотрѣла на рестрепаннаго Митю, пробормотала что-то и нырнула въ толпу.

— Гм, — печально подумалъ Митя. — Не понимаетъ.

Онъ обратился къ господину:

— Гдѣ выходъ, а? Такой, знаете? Дверь, дверь! Понимаете?

— Was?

Я говорю, выходъ. Гибъ миръ эйнъ куссъ. Витте — цалленъ. Цузаменъ.

Господинъ задрожалъ отъ страха и убѣжалъ.

Бродилъ Митя такъ до вечера; покупатели стали рѣдѣть, зажглись огни… Мучимый голодомъ Митя замѣтилъ около одной покупательницы на стулѣ коробку конфектъ; потихоньку стащилъ ее, забрался въ укромный уголокъ чемоданнаго отдѣленія, съѣлъ добычу — и сонъ сморилъ его.

Только утромъ нашли его; онъ спалъ, положивъ подъ голову пустую раздавленную коробку изъ подъ конфектъ, и на лицѣ его были видны слѣды ночныхъ слезь. Бѣдный Митя!

Вотъ что послѣдовало за этимъ: сердобольныя продавщицы накормили его, одна изъ нихъ поговорила съ нимъ по русски, выяснила положеніе, но такъ какъ нашего адреса Митя не зналъ, то дальнѣйшій путь его жизни рѣзко разошелся съ нашимъ.

Мы уѣхали въ Дрезденъ, а Митя, поддержанный вертгеймовскими продавщицами, которыя были очарованы его простодушнымъ нѣмецкимъ разговормъ и веселостью нрава — Митя открылъ торговлю: сталъ продавать газеты, спички и букетики цвѣтовъ — однимъ словомъ, все то, сбыть чего не требовалъ знанія тонкостей нѣмецкаго діалекта.

Только на обратномъ пути въ Россію отыскали мы черезъ вертеймовскихъ продавщицъ нашего Митю; онъ сначала встрѣтилъ насъ презрительно, потомъ обрушился на насъ съ упреками, а въ концѣ концовъ, расплакался и признался, что хотя богатство и прельщаетъ его, но родину онъ не забываетъ и, вернувшись, сдѣлаетъ для нея все, что можетъ.

Инсбрукъ. — Пернатыя. — Тяжелый разговоръ. — О нѣмецкомъ остроуміи. — Теорія приливовъ и отливовъ. — Сандерсъ боленъ. — Еще одна теорія. — Въ Штейнахъ. — Зловѣщее мѣсто. — Ссора съ Крысаковымъ. — Отъѣздъ въ Фаркартенъ.

Инсбрукъ — столица Тироля. Правильнѣе, Инсбрукъ — міровая столица скуки, самодовольно-мелкаго прозябанія, сытости и сантиментальной тирольской глупости.

Пріѣхавъ въ Инсбрукъ, мы, первымъ долгомъ, на вокзалѣ наткнулись на существо, которое во всякомъ нормальномъ здравомыслящемъ русскомъ должно было вызвать смѣшанное чувство изумленія, и веселья.

Это былъ краснощекій, туполицый, голоногій тиролецъ, съ ногъ до головы убранный разноцветными лентами и утыканный перьями, точно пѣтухъ, котораго кухарка начала ощипывать и, не окончивъ, побѣжала въ мелочную лавочку за бутылкой прованскаго масла.

Голова этого дюжаго парня была украшена какой-то бумажной короной, а за ушами торчали два пучка цвѣтовъ.

Онъ что-то мурлыкалъ и приплясывалъ.

— Если-бы не перья, — сказалъ Крысаковъ, — я могъ бы предположить, — что это человѣкъ.

— Больше того, — поддержалъ Мифасовъ. — Это похоже на дѣвушку. Смотрите, сколько на ней лентъ.

Въ это время откуда-то вынырнулъ еще десятокъ людей, разукрашенныхъ подобнымъ же страннымъ образомъ.

— Боже ты мой! Вѣроятно, гдѣ-нибудь поблизости лопнулъ сумасшедшій домъ, и содержимое его вытекло на потѣху мальчишекъ и на страхъ взрослымъ.

Но сейчасъ же мы заметили, что странная компанія ни только не пугала аборигеновъ, но даже не останавливала на себѣ ничьего мимолетнаго вниманія. Взрослые тирольцы, тирольки и маленькіе тирольчата проходили мимо, не оглядываясь и только нѣкоторые раскланивались съ предводителемъ труппы.

— Сандерсъ, — сказалъ Крысаковъ, — узнай, что съ ними случилось? Не надо ли имъ чего?

Если судить о нѣмецкомъ языке по сандерсову разговору — можно вывести заключеніе, что нѣтъ на свете языка длиннее, сложнее и утомительнее.

Сандерсу нужно было сказать только две фразы: «Кто вы такіе? Почему такъ странно одеты?»