Аркадий Аверченко - Экспедиція въ Западную Европу Сатириконцевъ - Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова

Мы не могли налюбоваться на него, когда онъ, проходя по Фридрихштрассе, бросалъ влюбленный взглядъ на свое отраженіе, затѣмъ задѣвалъ плечемъ пробѣгавшую мимо горничную съ покупками и говорилъ густымъ, какъ изъ пустой бочки, голосомъ:

— Пардонъ!

Горничная испуганно оглядывалась, и онъ пускалъ ей въ слѣдъ самый лучшій излюбленный пріемъ своего несложнаго донжуанства:

— Гибъ миръ эйнъ куссъ.

И, все таки, то, что случилось съ Митей, было для насъ совсѣмъ неожиданно. Постараюсь возстановить весь инцидентъ въ полномъ объемѣ, какъ онъ выяснился потомъ изъ разспросовъ, справокъ и сопостановленій.

Прошло уже нѣсколько дней послѣ нашего пріѣзда въ Берлинъ.

Такъ какъ ясные дни были для насъ очень дороги, то мы, выбравъ одно туманное, дождливое утро, рѣшили посвятить его Вертгейму. Кто изъ бывшихъ въ Берлинѣ не знаетъ этого колоссальнаго сарая, этого апофеоза нѣмецкой промышленности, этого живого памятника берлинской дешевизны, удобства и безвкусицы?

— Митя! — сказали мы, поднявшись въ башмачное отдѣленiе. — Этотъ магазинъ очень великъ и тутъ легко заблудиться и потеряться. Ты парень, можетъ быть, и неглупый, да только не на нѣмецкой почвѣ. Поэтому, сядь вотъ тутъ за столикомъ въ ресторанномъ отдѣленіи, попроси стаканъ чаю и жди насъ.

— Слушаю-съ, — сказалъ онъ, смотря въ потолокъ. — Ой-ой, какъ тутъ высоко…

— Митя! — строго крикнулъ Крысановъ. — Опять?!

— Что, Алёксандръ Алексѣичъ?

— «Что»… Будто я не знаю. Я тебя насквозь вижу!

— Простите… И откуда вы все знаете? Я всего только одну кружечку выпью. Мюнхенскаго. Чаю не хочется. Удивительно — только подумаешь, а вы уже знаете.

— Ну, ладно. Только одну кружечку, не больше.

Мы оставили его за столикомъ, ушли въ бельевое отдѣленіе — и больше его не видѣли. Вернулись, нашли столикъ пустымъ, обѣгали всѣ этажи, но такъ какъ у Вертгейма милліонъ закоулковъ — пришлось махнуть на поиски рукой, надѣясь на то, что какимъ нибудь образомъ добрался Митя до нашей гостинницы и ждетъ насъ въ номерѣ.

Увы! Его не было тамъ; онъ не пришелъ и вечеромъ; не пришелъ на другой день. Мы заявили полиціи, сдѣлали публикацію въ трехъ берлинскихъ газетахъ — о Митѣ не было ни слуху, ни духу. А на третій день намъ уже нужно было ѣхать дальше, въ Дрезденъ. Мы оставили консулу нѣкоторыя распоряженія, немного денегъ и, полные мрачныхъ предчувствій и грусти — уѣхали.

Что же дѣлалъ Митя?

Оставшись одинъ, онъ выпилъ кружку пива, потомъ еще одну, и еще; міръ показался ему свѣтлымъ, радостнымъ, а люди добрыми и благожелательными.

— Пока мои хозяева вернутся — пойду-ка я полюбуюсь на магазинъ. Я думаю, они не разсердятся.

Онъ нацарапалъ карандашомъ на мраморномъ столикѣ (мы не замѣтили тогда этой надписи):

— «Не множко я погуляю пока звините скоро завернусь пеіте хорош. пиво Савѣтую. Пріят. опетита. Вашъ слу. Митя.»

Послѣ этого, Митя принялся бродить по галлереямъ, спускаясь съ какихъ-то лѣстницъ, подымаясь куда-то на лифтѣ и заглядывая во всѣ закоулки.

Не прошло и получаса, какъ Митя долженъ былъ убѣдиться, что онъ заблудился. Онъ искалъ ресторанъ — ресторанъ, какъ въ воду канулъ.

Онъ остановилъ какого-то покупателя, съ цѣлью спросить, гдѣ ресторанъ, но тутъ-же вспомнилъ, что не знаетъ, какъ по нѣмецки ресторанъ…

Хмѣль выскочилъ изъ головы, и Митя почувствовалъ, что тонетъ.

У него было два выхода: или найти насъ, или отправиться въ гостинницу; но второе было неисполнимо — онъ не зналъ названія гостинницы.

Всему виной было его неумѣстное франтовство: предусмотрительный Крысаковъ по пріѣздѣ въ Берлинъ заставилъ Сандерса изготовить слѣдующій плакать на нѣмецкомъ языкѣ для ношенія на груди:

«Добрые туземцы! То, на чемъ навѣшенъ этотъ плакатъ, принадлежитъ намъ, четыремъ чужестранцамъ, и называется слугой Митей. Если онъ потеряется — доставьте этого человѣка Отель Бангофъ, № 26. Просятъ обращаться ласково; отъ жестокаго обращенія хирѣетъ».

Плакатъ былъ составленъ очень мило, наглядно, но, какъ я сказалъ ваше, въ Митю вселился бѣсъ франтовства: онъ категорически отказался отъ вывѣшиванія на груди плаката.

— Почему же? — увѣщевалъ его Крысаковъ. — Хочешь, мы сдѣлаемъ приписку, какъ въ скверахъ: «волосъ не рвать, на велосипедахъ по немъ не ѣздить».

Митя отказался — и теперь жестоко платился за это.

Долго бродилъ онъ, усталый, измученный, по разнымъ лѣстницамъ и отдѣленіямъ. Теперь онъ желалъ только одного: найти выходъ на улицу.