Джастин Халперн - Все тёлки мимо

С Амандой я наконец-то начал наслаждаться жизнью. И не потому, будто целенаправленно велел себе больше не паниковать. Аманда помогала мне расслабиться, а я так стремился к общению с ней, что все характерные для меня страхи как ветром сдуло. Аманда – единственный на свете человек, рядом с которым я чувствую себя спокойно и уверенно, чувствую себя всеми друзьями Оушена (а не только кудрявым коротышкой, чья сила – в математических способностях). В общем, шесть часов спустя, на закате солнца я вышел из парка, зная, что хочу жениться на Аманде. Собственно, была еще одна причина уйти: я побоялся, что охранники заподозрят в типе, который слоняется по парку, шизика или педофила.

Аманда уехала в Сан-Франциско на выходные. Я договорился, что в воскресенье сделаю ей сюрприз в ресторане "Иностранное кино" в Мишен. Задам ей главный вопрос. Чтобы оказаться за столиком в Сан-Франциско (заказанным на пол-одиннадцатого утра), я взял билет на семичасовой рейс из Сан-Диего. Встать надо в пять. Вечером я поставил сотовый телефон на зарядку и настроил его будильник: пусть звонит ровно в пять, а потом еще и в десять минут шестого – вдруг я просплю первый сигнал? Я лег и немедленно забылся сном.

Ночью я проснулся, чтобы сходить в туалет. И обнаружил: электричество отключили. Нащупал в потемках телефон. Время – начало второго. Зарядки в телефоне – всего одна палка. Надо куда-то ехать, чтобы зарядить телефон, иначе, вполне возможно, будильник не сработает. Я вскочил, схватил с комода коробочку с кольцом, натянул выходные брюки и голубую рубашку, приготовленные загодя, и вышел в ночь.

Спустя двадцать минут я подъехал к родительскому дому. Ступая на цыпочках, прошел по узкой дорожке к крыльцу, вставил свой ключ в замок, робко открыл дверь. Внутри было темно – хоть глаз выколи. Я свернул в гостиную, вытянув перед собой руки, – боялся на что-нибудь наткнуться.

– Если ты не из моей семьи, бля, пеняй на себя, – раздался из угла папин голос.

– Это я! Джастин! – закричал я. Сердце у меня екнуло.

Тут загорелась лампа. Папа в домашних трениках (серых, на сей раз без спортивных полосок) сидел в кресле-качалке, с кружкой горячего пунша, благоухавшего на всю комнату.

– Извини, я не ожидал, что тут кто-то не спит, – сказал я.

– Ты вообще понимаешь, что я псих с дробовиком? Ты вообще понимаешь, что я ненавижу, когда по моему дому, бля, шлындают какие-то туманные тени?

– Прости, пожалуйста, пап. Я думал, все спят. Боялся вас разбудить.

– Ну ладно, сын, а какого черта ты тут делаешь?

Я объяснил, что у меня выключили электричество и что мне надо зарядить телефон, чтобы будильник сработал, а то я просплю самолет до Сан-Франциско и не попаду в Мишен в назначенный час…

– Ну хватит, хватит, блин, целый моноспектакль развел, – сказал папа. – Ложись здесь, на диване, заряди телефон, поставь будильник, а я уж подниму тебя вовремя и доставлю в аэропорт.

С этими словами он допил пунш и гордой походкой удалился в спальню. Я включил телефон в ближайшую розетку, снял рубашку и брюки, чтобы не измялись, прилег на диван, сомкнул веки и заснул.

Проснувшись, я увидел, что папа стоит надо мной, одетый все в те же треники, пьет из кружки – на сей раз кофе, – а в свободной руке держит толстую книгу.

– Тебе пора ехать, – сказал он, тыча меня фолиантом в щеку.

– Я, что, проспал будильник? – пробормотал я в полудреме.

– Понятия не имею.

– А который час? – спросил я, протирая глаза.

– Четыре.

– Пап, я поставил будильник на полшестого. Я страшно устал, – ответил я, закрыл глаза и отвернулся к стене.

– Чушь собачья. Ты только внушил себе, что устал. В медицинской школе я спал один час в день, а утром вставал и принимал роды, бля.

– По-моему, ты поступал безответственно, – буркнул я и натянул свою футболку на голову, надеясь, что он от меня отстанет.

– Вставай. Я завтрак приготовил. – Папа щелкнул выключателем, и сквозь мои веки пробился ослепительный свет.

Я понял: сегодня мне все равно не дадут поспать. Приподнялся с дивана. Встал, доковылял до стола, где стояли две тарелки с беконом (не менее десятка ломтиков на нос) и поджаренным зерновым хлебом. Папа вручил мне кружку с дымящимся кофе. Уселся напротив, раскрыл книгу, которой меня тыкал, – пространную биографию Трумэна. И молча сидел себе, читал, периодически откусывая от бутерброда с беконом. Через минуту мне стало невмоготу.

– Ты меня разбудил ради завтрака, но вообще не хочешь разговаривать? Просто хочешь… завтракать в полном молчании?