Владимир Санин - Безвыходных положений не бывает

– Будет любопытно взглянуть на его левую руку, – сказал он, морща лоб. – Помнится, лет пять назад у него был прелестный вывих локтевого сустава с огра­ничением подвижности… Кстати, Костя окончил свое театральное училище, кто знает?

– Да, да, – обрадовалась Симка-Серафимка, – ведь он артист! Он даже снимался, мне кто-то расска­зывал. Вот здорово, нужно будет пригласить его в наш клуб!

– Артист? – с уважением переспросил Женька. – О, смотри ты!

– Погодите, – председатель Гришка – поморщил­ся. – Что за восторги? Можно подумать, что в село Кашурино приезжает на гастроли миланский театр «Ла Скала». Могу вас огорчить: миланцев у нас кто-то по дороге перехватил. Кажется, Париж. А приезжает к нам киноартист Костя Ежевикин, известный по картине… По какой картине? Никто не знает? Плохо. Впрочем, я тоже не знаю. Вроде бы в каком-то фильме Костя играл толпу. Однако вот что пишет наш приятель, эту цитату я запомнил дословно: «…поэтому возникла возможность на недельку приехать. Приеду уже не как студент, тетушка Прасковья, а как артист, известный в широких кинокругах, со своим творческим почерком. Впрочем, я не удивлюсь, если в вашей глухомани о моем творче­стве никто и не слыхивал: свиноферма, несмотря на свою полезность, очень далека от искусства. Однако устал от столичной суеты и хочу отдохнуть. Боюсь только, что бывшие однокашники уж очень будут до­саждать своей компанией: ведь каждому хочется по­греться в лучах чужой славы…»

– Ну и дворняга же! – возмутился милиционер Женька. – Всех облаял! Он всегда был хвастун, но что­бы так…

– Прошу занести в протокол, – обратился предсе­датель Гришка к Симке-Серафимке, – что кинозвезда Константин Сидорович Ежевикин, обладающий твор­ческим почерком, квалифицирован как дворняга. То­варищи, прошу понять, нам оказывают честь. Устав от суеты, к нам приезжает гость, известный в кинокругах. Не как Чаплин или Брижит Бардо, но все-таки извест­ный. Он справедливо обеспокоен тем обстоятельством, что хрюканье поросят в нашей деревенской глуши по­мешало нам как следует изучить его творчество. Доро­гого гостя нужно успокоить. Он должен увидеть, что кашуринцы любят киноискусство и ценят лучших его представителей. Костя приезжает послезавтра, и нам необходимо…

Не успел Костя Ежевикин, выйдя из вагона, уди­виться небывалой толпе на полустанке, как у него вы­рвали чемоданы и в освободившиеся руки сунули ог­ромный букет цветов. Затем на Костю обрушилась де­сятибалльная волна земляков. Его обнимали, тискали, мяли, жали, давили, что-то кричали в уши и дружески били под ребра, причем все Костины попытки освобо­диться были тщетны. Наконец, задыхающегося и полу­живого, его выдернули из клубка встречающих и до­вольно бесцеремонно втащили на деревянный помост. Здесь ему помогли стащить с головы намертво продав­ленную шляпу, переправили со спины на грудь галстук, взяли из рук охапку прутьев, пять минут назад бывших цветами, и потрясенный Костя увидел над толпой ог­ромный транспарант:

Оглушенный и ошеломленный оказанной ему честью, Костя все же быстро сориентировался – ска­зались профессиональные навыки. Он принял позу народного трибуна и только раскрыл рот, чтобы про­изнести простое и величественное «спасибо, земля­ки», как подлетел какой-то шустрый пацан и сунул ему в зубы огромный кусок сотового меда, знамени­того кащуринского меда, который по традиции под­носили почетным гостям. Костя поперхнулся, задох­нулся, вытаращил глаза, и тут его потрясло громопо­добное:

– Знаменитому земляку – урра!

Оторвав от зубов мед, Костя оглянулся. Рядом с ним, не сводя с него влюбленных глаз, стояли старые друзья – Гришка, Петька, Женька и Симка-Серафимка. Полным достоинства кивком Костя поздоровался с ними, подумал немного и сказал:

– Подходите сюда, ребята, поближе. Ну, не стес­няйтесь!

– Урра! – дурным голосом вдруг завопил Петька. – Урра Константину Ежевикину!

Костя широко улыбнулся и только успел вновь при­нять позу трибуна, как его неожиданно дернули за ногу и он, взвизгнув, полетел вниз с помоста. Но упасть ему не дали. Десятки рук мгновенно превратились в живую пружину, и под приветственные клики толпы Костя полетел в воздух. Здесь он быстро сообразил, что это древнее выражение человеческой признательности – весьма сомнительное удовольствие. Так, вероятно, мо­жет, чувствовала себя одинокая картофелина, попав­шая в центрифугу, где ее болтает во все стороны и из­бивает обо все стенки. Сначала Костя вежливо просил, потом начал умолять, а когда ему показалось, что с не­го сползают брюки, – завопил. Его спас Женька, кото­рый подхватил Костю за ворот пиджака и, как мешок с отрубями, втащил на помост.